Результаты конкурса должны были объявить через два месяца. За это время Александра сдала на водительские права и на выходных, по вечерам, когда Остин без нее шел куда-нибудь с приятелями, заезжала за нами к Балтиморам. Мы шли пить молочные коктейли в «Дейри-Шек». Парковались на тихой улочке, растягивались где-нибудь на лужайке, глазели в ночное небо и, открыв дверцы машины, слушали музыку, которую передавали по авторадио. Александра подпевала, а мы воображали, как ее песню без конца крутят на радио.
В такие моменты казалось, что она наша. Мы болтали часами. Нередко темой разговоров становился Остин. Только Гиллелю хватало дерзости задавать вопросы, которые готовы были сорваться с уст у всех троих:
— Что ты делаешь с этим придурком?
— Вовсе он не придурок. Он иногда грубоват, но вообще очень славный парень.
— Это точно, — насмехался Вуди, — небось в машинке с откидным верхом ему слегка проветривает голову.
— Нет, серьезно, — защищала его Александра, — его просто надо узнать поближе.
— Да какая разница, придурок он, и все, — огрызался Гиллель.
В конце концов она говорила:
— Я его люблю. Вот так.
Слова «я его люблю» разрывали нам сердце.
Александра не выиграла конкурс. Все, что она получила, — это сухое письмо с извещением, что ее кандидатура не прошла. Остин сказал ей, что она проиграла, потому что петь не умеет.
Говоря по правде, когда Вуди с Гиллелем позвонили мне с этой новостью, какая-то часть меня вздохнула с облегчением: мне было бы тяжко сознавать, что ее карьера началась с конкурса, который откопал Гиллель, и с видео, целиком записанного Балтиморами. Но мне было очень обидно за нее, я знал, как ей был важен этот конкурс. Я собрался с духом и, выяснив через телефонистку ее номер, позвонил ей — на что не отваживался ни разу, хотя желание это снедало меня все последние месяцы. К моему великому облегчению, она сама сняла трубку, но разговор начался не лучшим образом:
— Привет, Александра, это Маркус.
— Какой Маркус?
— Маркус Гольдман.
— Кто?
— Маркус, кузен Вуди и Гиллеля.
— Ой, Маркус, кузен! Привет, Маркус, как дела?
Я сказал, что звоню по поводу конкурса, что мне страшно жаль, что она не выиграла, и по ходу разговора она расплакалась.
— Никто в меня не верит, — сказала она. — Мне так одиноко. Всем на меня плевать.
— Мне на тебя не плевать, — ответил я. — Они тебя не отобрали, потому что конкурс идиотский. Они тебя не стоят! Не давай себя сломать! Вперед! Запиши еще одну пробу!
Повесив трубку, я собрал все свои сбережения, сложил в конверт и отослал ей, чтобы она могла сделать профессиональную запись.
Через несколько дней я получил извещение, что на мое имя пришло почтовое отправление. Мать, встревожившись, долго выспрашивала меня, не покупал ли я порнографические видео.
— Нет, мама.
— Дай честное слово.
— Честное слово. Если бы я их купил, указал бы другой адрес.
— Это какой же?
— Мама, я пошутил. Я не заказывал никакой порнухи.
— Тогда что это?
— Не знаю.
Несмотря на мои протесты, она непременно пожелала сходить со мной на почту, а у окошка стояла за моей спиной.
— Откуда посылка? — спросила она у почтового служащего.
— Из Балтимора, — ответил тот, отдавая мне конверт.
— Тебе что-то должны прислать кузены? — спросила мать.
— Нет, мама.
Она торопила меня, чтобы я поскорей вскрыл письмо, и я в конце концов сказал:
— Мама, по-моему, это личное.
Ужас перед порнографией прошел, и ее лицо просияло.
— У тебя подружка в Балтиморе?
Я молча посмотрел на нее, и она наконец сделала милость и ушла ждать меня в машине. Я отошел на почте в уголок и осторожно открыл конверт.
Я перечитал письмо раз десять. Я прижимал его к сердцу. Я танцевал на бетонном полу почты. Александра мне написала. Мне. От волнения у меня все сжалось внутри. Я сел к матери в машину и за всю поездку не проронил ни слова. А когда мы въехали в нашу аллею, сказал: