Книга без переплета

— Привет, ягненочек, — тут же затараторила вещая птица. — Извини, что потревожил твой сон. Но ты ведь и так дрыхнешь целыми днями! А после обеда прошло уже два часа!

— Привет, — со вздохом отозвался Овечкин. — Вообще-то, говорят, выздоравливающим спать полезно.

— Врач сказал, что завтра тебе уже можно будет встать, — авторитетно заявил чатури. — Так что ничего, перебьешься!

Овечкин вздохнул еще раз и сладко потянулся под одеялом. Спорить с этим настырным болтуном не имело смысла, хотя Михаил Анатольевич и поспал бы с удовольствием еще часика два.

Выздоравливать было приятно. Королева Дамора не изменила своего отношения к самозванному сыну, когда узнала причину и все подробности заговора. Она отвела покои на своей половине дворца и для Овечкина, и для Баламута, пригласив к ним лучших придворных врачей. Оба были окружены ее неусыпными заботами, имели прекрасный уход, а уж про роскошь обстановки и говорить было нечего. Под таким пуховым одеялом, под каким покоился нынче Овечкин, сон наплывал сам собою…

— Я пришел поведать тебе новости, — сказал чатури. — Что происходит в Данелойне, например…

Михаил Анатольевич отмахнулся.

— Я и так знаю, что происходит в Данелойне.

— Ну да, ну да, — язвительно заскрипел чатури. — Ты же теперь стал у нас таким умным! Даже как-то неловко называть тебя ягненочком…

Овечкин разулыбался.

— Есть у меня и другая фамилия, против моей куда как героическая! сказал он. — Впредь можешь звать меня Овцовым.

Чатури некоторое время молча таращил на него свои желтые круглые глаза, потом захихикал.

— Понял… Однако, должен сказать тебе, Овцов, что, как бы ты ни был умен, а кое о чем ты не ведаешь, и никогда тебе не догадаться!

— Может, мне лучше и не знать этого? — осторожно осведомился Овечкин, уже постигший некоторые тонкости в искусстве разговора с капризной птицей.

Чатури немедленно надулся.

— Может быть!.. Мне просто жаль девушку. Сама она тебе не скажет, а ты, тупица, так и не поймешь ничего, хоть сто лет проживи!

— О какой девушке речь?

— О такой, — ехидно ответил чатури. — Твой номер не прошел. Кстати сказать, сегодня утром к королю Фенвику приехал твой друг, Никса Маколей. Он получил родительское благословение, разумеется, преисполнен благодарности и ждет не дождется, когда вы с Баламутом вернетесь наконец в Айрелойн. Свадьбу решили отложить до вашего полного выздоровления.

— Я рад, — просто сказал Овечкин. — Как Доркин-то… что врачи говорят?

— Неплохо. Босоногий колдун сделал все, что мог, так что он ненамного отстает от тебя. Даже спит всего на час больше!

— Он спас меня, — Овечкин посмотрел в потолок. — Я и сам сделал бы для него все, что можно…

Чатури вдруг беспокойно завозился, задвигался туда-сюда по спинке кровати и вперил в Овечкина встревоженный взгляд.

— Вообще-то я пришел посоветоваться с тобой насчет Доркина. Не знаю, право…

Он умолк, а Михаил Анатольевич уставился на него с любопытством. Нечасто вещую птицу приходилось видеть в состоянии растерянности!

— Что-то случилось?

— Да не то чтобы…

Чатури опять замолчал, отвел взгляд и, нахохлившись, принялся вертеть головкой, словно высматривая что-то в разных углах комнаты. Овечкин не выдержал.

— Ты пришел мучить меня загадками? Постыдился бы волновать больного! То девушка какая-то, то вовсе не пойми что!

— Ладно, — неохотно сказал чатури. — Понимаешь, открылось мне знание… и сдается мне, Доркин был прав, когда говорил, что от знаний моих одни неприятности. Я хотел помочь ему, а выходит что-то такое…

Он тяжело вздохнул.

— Я пришел к тебе за советом, потому что ты… ну, в общем, я тебе доверяю.

— Благодарствую, — нетерпеливо сказал Овечкин. — Нельзя ли ближе к делу?

Чатури еще немного повздыхал, помялся и наконец решился.

— Ладно, слушай. Когда Доркин… ну, ты помнишь, он с ума сходил из-за принцессы — еще тебя жениться заставил! Теперь-то понятно, почему он так себя вел, но тогда… Мне очень хотелось помочь ему. И я спросил у богов что может отвлечь его от этой несчастной любви? Боги долго молчали и ответили мне только сегодня ночью. То, что они сказали, способно отвлечь кого угодно от чего угодно, но я не понимаю, что делать с этим теперь. Говорить ли Доркину? Вот в чем вопрос!

— Если ты объяснишь мне, в чем дело, — сказал измученный долгой преамбулой Овечкин, — я, может быть, и сумею что-нибудь посоветовать!

— Он изменился, — трагически заявил чатури, словно не слыша. — Он больше не страдает. И я не хочу заставлять его страдать снова.

— Тогда мой совет тебе — и не заставляй!

— Но я не могу держать свое знание при себе!

— Открой его мне, — окончательно потеряв терпение, потребовал Михаил Анатольевич. — И проваливай… не заставляй страдать и меня!