Книга чая

Достойно сожаления, что лишь немногие из нас берут на себя труд узнать, как меняются настроения художника. Проявляя упорное невежество, мы отказываем им в этой простой дани вежливости и, таким образом, очень часто теряем возможность насладиться красотой, развернувшейся перед нашими глазами. У художника всегда есть что предложить, а мы ходим голодными исключительно потому, что в нас отсутствует способность восприятия.

Произведение искусства через сочувствие становится живой реальностью, в которую нас завлекают дружеские связи. Художники бессмертны благодаря любви и страхам, которые снова и снова воспроизводятся в нас. Скорее душа, а не рука, скорее человек, а не его техника, привлекают нас – чем больше человеческого в призыве, обращенном к нам, тем глубже наш отклик. Секрет понимания между автором и нами заключается в том, что, читая поэзию или романы, мы страдаем и радуемся вместе с героем и героиней. Знаменитый Тикамацу Мондзаэмон, наш японский Шекспир, считал одним из главных принципов драматической композиции необходимость сделать всю аудиторию соучастником автора. Его ученики приносили ему множество своих пьес для оценки, но только одна получила одобрение мастера. Пьеса напоминала «Комедию ошибок», в которой герои-близнецы страдают от того, что их постоянно путают. «Это правильный подход к драме, – сказал Тикамацу, – потому что автор принимает во внимание публику. Зрителям позволено знать больше, чем актерам. Публика знает, где скрывается ошибка, и жалеет бедняг на сцене, которые безвинно страдают от своей судьбы».

Великие художники, как на Западе, так и на Востоке, никогда не забывали о цене намека как средства взять зрителя в соучастники. Как можно созерцать произведение искусства и не испытывать трепета от широкой панорамы мыслей, предложенных для нашего рассмотрения? Сколько в них теплоты и любви! Как можно сравнивать их с современными банальностями! В старых произведениях мы чувствуем тепло человеческого сердца; в новых встречаем всего лишь формальное приветствие. Будучи гением в технике, наш современник редко поднимается над самим собой. Как музыканты, которые тщетно взывали к арфе дракона Лунмэна, он поет только о себе. Его произведения, возможно, ближе к науке, но совершенно точно далеки от человечности. Кто-то из японских мудрецов как-то сказал, что женщина не может полюбить мужчину, который откровенно тщеславен, потому что в его сердце нет трещины, через которую в него способна проникнуть любовь и заполнить до краев. В искусстве тщеславие так же фатально для чувства либо со стороны художника, либо со стороны публики.

Для искусства нет ничего более важного, чем единение родственных душ. В этот момент поклонник искусства возвышается над самим собой. Он одновременно здесь и не здесь. Он ловит отсвет Вечности, но не может выразить в словах свое наслаждение: у глаз нет языка. Освобожденный от пут материи, его дух совершает движение в ритме вещей. Именно поэтому искусство становится сродни религии и облагораживает человечество. Именно это превращает шедевр во что-то священное. В старину японцы относились к работам великих мастеров с глубоким благоговением. Мастера чайной церемонии охраняли свои сокровища с религиозной страстью, однако частенько приходилось открывать весь набор шкатулок, одна внутри другой, чтобы добраться до самой святыни – свертка из шелка, между слоями которого находилась святыня. Очень редко ее выставляли на всеобщее обозрение, и то только посвященным.

В период, когда чаизм обладал доминирующим влиянием, генералы тайкё с большим удовольствием получили бы в подарок редкие произведения искусства, чем обширные территории в качестве признания их побед. Сюжеты многих наших любимых драм основаны на потере и обретении знаменитых шедевров. В одной из пьес, например, дворец знаменитого даймё Хосокавы Тадаоки, где висела картина с изображением Бодхидхармы авторства Сэссона Сюкэя, был охвачен пожаром из-за небрежности караульного самурая. Решив спасти бесценную картину, он бросился в горящий дом, сдернул со стены свиток, и тут обнаружил, что огонь отрезал ему путь назад. Думая только о картине, самурай мечом вспорол себя, обмотал свиток оторванным рукавом и засунул его себе в кровоточащую рану. Пожар, в конце концов, погасили. Среди тлеющих остатков здания обнаружили полуобгоревшее тело, а в нем – нетронутый огнем свиток. Ужасная история, как и все, подобные ей, но прекрасно демонстрирует, как высоко ценилось то, что мы называем шедеврами, а также силу преданности верного самурая.