Книга чародеяний

III.

«Именно потому, что чародеи более похожи на людей — они суть люди, — они могут делать и то, и другое [чудеса во благо и чудеса назло]. Определяет их не природа высшего или низшего, божественного или дьявольского: их определяет то, что мы осмеливаемся назвать природой человеческой. Ежели ангел творит чудеса, потому что он ангел, а демон творит зло, потому что ему предписано его природой, человек-волшебник — будь то ведьма или колдун — не подчиняется предписанному свыше или сниже моральному закону».

Книга чародеяний, теоретические главы.

***

Адель плохо помнила, как они вернулись домой. Было условное прощание; кажется, маги договорились о первой встрече через какой-то срок; братец долго спорил со старейшинами и, не переспорив, покачал головой, слов она не слышала — могла только смотреть. Неконтролируемая ярость кипела в голове и звенела в ушах. Выплеск магических сил ненадолго помог, во всяком случае, ей стало легче после ссоры с Лаурой, но потом всё кончилось, и Адель была готова взорваться от каждого неосторожного слова.

Видимо, так на неё повлиял сам замок — средоточие колдовства. Хорошо ещё, что маги занимают его не так давно: в обратном случае стены бы пропитались настолько, что Адель разнесла б их по кирпичику, даже не заметив. Ещё одной из проблем ведьмы с нереализованным потенциалом было то, что она не знала ни предела своих сил, ни факторов, которые могли повлиять на неё — вот, как оказалось, большое скопление чародеев давит так, что впору биться в судорогах. И ведь все чувствуют себя абсолютно спокойно! Все, кроме неё.

В ноги бросился Мельхиор — так до Адель дошло, что они дома. Ключ, который им дал Берингар, открывал проход из любой двери в нужный замок. На пороге дома валялись письма со следами сырости, травы и собачьих лап.

— Надо же, нас даже хватились, — Арман подобрал письма и вернулся в дом, нечаянно пригласив с собой поток влажного ветра. Дверь смогла закрыться со второго раза. — Это мне, это тоже мне… о! Жалованье. А это для тебя, — на стол перед Адель опустился отвратительно надушенный конверт, подписанный рукой Жозефины.

— Жалованье, — медленно повторила Адель. Видимо, брат обманчиво принял эту медлительность за спокойствие и с готовностью обернулся к ней. — Жалованье, говоришь. Заплатили напоследок?

— Ну да, — Арман пожал плечами. — Я же сообщил, что ухожу, а поскольку вся контора знает, что денег ни гроша… Повезло, что я на хорошем счету. Это в счёт оставшихся дней месяца.

— Ты и у старейшин деньги взял. Получается, мы теперь богатые, — искусанные губы Адель искривились в улыбке. — С ума сойти… Зачем ты это сделал?

— Что именно?

— Взял у них деньги, что ж ещё! Мы столько лет терпели их равнодушие, насмешки над нашей фамилией, меня не пустили на этот проклятый духами шабаш, и ты теперь ловишь их подачки, как…

— Адель, — в голосе брата послышалось предупреждение, которое она проигнорировала.

— Как всеми брошенная бездомная псина, которой в кои-то веки перепала кость!

— Если ты так себя чувствуешь, не говори за меня, — холодно ответил Арман.