Книга чародеяний

– В общем, – Милош придал голосу фальшивой бодрости, вроде получилось. – У Адель всё неплохо и она не одна, вся эта дребедень с книгой и послами скоро кончится, а Арману просто не с кем письма слать. Наверное, как-нибудь протянем, – и он неловко закончил: – Пойдём внутрь, а то в самом деле превратимся… в ледяное изваяние.

XXII.

«Я вижу лица, что были добрыми: в будущем они исказятся от злобы. Я вижу лица, что были счастливыми и никогда не знали горя: в будущем по ним потекут слёзы. Я вижу силу, которая пошатнётся, и слабость, которая укрепится. Я вижу много губительной лжи и неспособность раскрыть правду».

Эльза фон Беккенбауэр.

***

Арман Гёльди спал и видел сон.

Это была долгая, хорошо продуманная пытка. Сначала он лениво осознавал, что спит и беззащитен, постепенно приходило осознание, что пошевелиться он тоже не может; ещё через какой-то неимоверно долгий срок Арман уверился в том, что у него свело все конечности и скоро они заболят, а он не сможет их даже размять. Не сама боль, но преддверие боли заставило его дышать чаще, не выходило и это: лёгкие застопорились, словно в механизм попала зловредная соринка, и воздух входил-выходил со скрипом, через раз. В грудине тоже тревожно заныло. Это всё ещё не боль, но он бы многое отдал, чтобы испытать её саму вместо неприятных предисловий к настоящему страданию…

Было тихо. Арман закрыл и открыл глаза.

В прошлый раз над ним нависал господин писарь, мёртвый и покорный чарам старших магов, случайная жертва одного мастера сновидений и излюбленный инструмент другого. Теперь Арман лежал неподвижно на высокой кровати – на спине, повернув голову набок, так что шея оставалась в напряжении. В изножье появился Хартманн, одетый в тёмный домашний халат; он тихонько мычал себе под нос какую-то мелодию. Обманчивая невинность этой сценки только подкрепляла нарастающий ужас.

– Йохан Себастьян Бах, – объявил Хартманн, обратившись к Арману. Он перестал напевать и теперь похлопывал себя по здоровой ноге, отбивая ритм. – Из Бранденбургских концертов. Я, конечно, не очень хорош в исполнении… но это так, для души. Чтобы правильно передать эту часть, нужно быть какой-нибудь блокфлейтой, а мы всего лишь люди, не так ли?

Господин посол в привычной своей манере зашёл издалека: сначала об искусстве, потом немножко поучительных наставлений, а потом, так и быть, о деле. Арман молча ждал. Он с трудом вспомнил, что было вчера, наяву: успешный, почти успешный разговор с послами, обморок, пол… пол.

– Я ведь не на кровати.

– Не знаю, где вы соизволили себя бросить, – поднял брови Хартманн. – Но в этом сне, а мы с вами во сне, вы всё-таки лежите в постели.

Арман не мог кивнуть – моргнул в знак согласия. Ощущение неподвижности, невозможности самого движения было знакомым, значит, он не ошибся в своих снах: и писарь, и Юрген Клозе… так мало и так много. Господин посол в самом деле предпочитал иные методы, но и в своей стихии оказался весьма искусен.

– Готфрид сообщил мне, что произошло. Я решил не дожидаться утра, – поделился Хартманн. Он с любопытством осматривал помещение, по которому, теперь Арман заметил, разливалось мягкое неестественное свечение без какого-то конкретного источника. Холод пробирал до костей. – Миленько тут у вас. Так что же, вы вчера почти добились права на владение и сразу в обморок упали? От избытка чувств, надо полагать?

Даже скованный ужасом, навеянным чужими чарами, Арман от подобной наглости пришёл в ярость. В его голосе это никак не отразилось, и всё же он сказал:

– Господин посол, вы ведь сами знаете, как это тяжело. Я не обладаю своим здоровьем в вашем теле, а постоянные превращения…

– Ну так надо поторопиться, – безразлично перебил его Хартманн. – Ускорить события. Прося вас не действовать напролом, я не имел в виду, что надо тянуть до скончания веков. Старейшины там что-то изучают, изучают, они доизучаются… до чего-нибудь не того, и придётся начинать всё сначала… А пока момент удачный, крайне удачный. Давайте-ка мы с вами возьмём себя в руки и доведём дело до конца. Чем скорее, тем лучше.

Довести дело – значит добиться, будучи Хартманном, права на книгу. И получить её. Дальше пути расходятся, напомнил себе Арман. Проклятое пламя, у него даже нет никакого плана.

– Кто такой Готфрид и что он вам сказал?

– Готфрид? Такой, с усиками… он иногда присматривает за Эрнестом. Кстати об этом, вы так трогательно общаетесь с молодым Росицким.

– Если бы он что-то заподозрил, я бы первым прекратил общение, – ровно ответил Арман. – Вы ведь знаете, что я весьма… впечатлён вашими методами.