Книга чародеяний

Убедившись, что Адель занята на кухне и не смотрит, Арман украдкой оттянул рукав пиджака и под ним — рубахи. В районе локтя алела полоска свежего ожога, поверх покрасневшей кожи вздувался белёсый волдырь. Ударить сестру… Что ж, как выяснилось, он даже резких движений при ней делать не может. Всего-то потянулся за тростью, прежде чем встать из-за стола! Адель не заметила ничего, потому что была слишком поглощена своей яростью. Жаль, что у него не нашлось сил ничего сказать — почему-то Арману казалось, что если бы он заговорил в тот момент… Ай, да уже неважно. Попросту не имеет значения.

Уличная прохлада принесла облегчение, но ненадолго. У Армана не было цели прятать ожог вечно, как и попрекать им сестру, но сейчас явно не время жаловаться; замотав больное место носовым платком и аккуратно спустив рукав, он поднялся на ноги и, задумчиво постояв на крыльце какое-то время, вернулся в дом.

***

Выбравшись из кладовки, куда его вернул зачарованный ключ, Милош решил прогуляться перед ужином. У него руки чесались обнять родных и поболтать с мамой, но после замковой духоты хотелось подышать хоть подобием воздуха, да и людей, самых разных, было слишком много для одного дня. Поэтому он с удовольствием отправился приводить голову в порядок, слоняясь по вечерним пражским мостовым. В сумерках расцветали огни уличных фонарей, тут и там из игривой лилово-оранжевой темноты выглядывали черепичные крыши, кирпичные стены, резные балкончики, храмовые верхушки, острые пики и башни с часами — всё то, что для Милоша составляло облик города, который он любил. По камням звонко процокала тройка лошадей, заставив его посторониться и пропустить повозку с кем-то, надо полагать, важным и загадочным — окошки были задёрнуты узорчатой шторой, а повозку стоило бы назвать каретой. Быстро утратив интерес, Милош отвернулся и пошёл дальше, не обратив внимания на то, что за его спиной что-то громко щёлкнуло.

Милош постоял на мосту с видом на Староместскую башню, изредка переругиваясь со статуями. Те отвечали, делая паузы в разговоре, когда мимо цокала очередная повозка или тележка. [2] Шумно сегодня в Праге! Помнится, когда они гуляли с Эвой по набережной, никто никому в уши не цокал! Они двое — уж точно.

— Берегись, — сказал рыцарь Брунцвик, убедившись, что на него никто не смотрит, кроме чародея. [3]

— Чего? — удивился Милош.

— Не знаю, — неопределённо ответил рыцарь и снова прикинулся безмолвной статуей, завидев приближающуюся старушку с собакой.

На всякий случай Милош пригляделся к старушке, но не обнаружил ничего предосудительного. Эта мысль потянула за собой другую, и Милош, перейдя Влтаву, свернул в сторону площади и отправился к бабушке. Визиты к почтенной прародительнице обычно не занимали много времени — пани бабушка не выходила из дома и не пускала никого внутрь, общаясь громким-громким голосом из окон. Собственно говоря, старый дом был её глазами, ушами и ртом — ставни хлопали, когда бабушка моргала, двери открывались, когда бабушка говорила, а что отвечало за уши, Милош не хотел знать. Тому, что обычные люди ничего не замечали и не жаловались служителям порядка, дом был обязан защитным заклятьям бабушки: она повесила на внутреннюю сторону забора столько охранных амулетов, что у чувствительных и восприимчивых магов вроде папы во дворе болела голова. То ли дело Корнелик — тот и порчи над своей маковкой не заметит.

Пани бабушка, как оказалось, с нетерпением ждала его прихода — ну конечно, все знатные волшебники в курсе дел, чего уж говорить об Эльжбете-старшей! Милош рассказал сначала про себя, потому что это было ей интереснее всего, а потом про тех, кого выбрали вместе с ним, а потом про послов и старейшин.

— Хольцер — гадкий сноб! — гаркнула бабушка всем своим домом. — Хартманн — хитрая дрянь о трёх ногах, а из дю Белле песок должен сыпаться, она ж старше меня! А Клозе, что за Клозе?

— Почтенный участник наполеоновских войн, — заученно ответил Милош, справедливо полагая, что речь идёт об отце Берингара. Если б его спросили, где именно сражался Юрген и за кого, он бы не ответил.

— А, этот мальчишка, — удивилась бабушка. Милош тактично промолчал — ему означенный мальчишка годился во вторые отцы.

Напоследок бабушка спросила про Гёльди, и Милош не стал упускать возможность — расспросил в ответ. Оказалось, Эльжбета-старшая не знала лично Анну Гёльди — вообще-то говоря, её мало кто близко знал, но бедняжке Адель хватило и малого. Ведьма скрывалась до последнего даже от своих, предпочитая прятать свой дар и уживаться с людьми — чего не сделаешь ради любви! А потом… ну, а потом вышло то, что вышло, и уж после суда и казни об Анне услышала вся людская и вся чародейская Европа. Нет, бабушка не осуждала её, только не преминула отметить, что все судейские — козлы, а все мужчины по определению — бараны.

— Все? — обиженно переспросил Милош. Бабушка помолчала.