Книга чародеяний

– КОРНЕЛЬ РОСИЦКИЙ! – рявкнула Эльжбета-старшая. В соседней комнате с грохотом рухнул шкаф. – Ты так давно не навещал бабушку! Так давно, Корнель, что уже магия сдохла, а ты так и не пришёл! Я знала, что мои внуки – полные ослы, но ты превзошёл мои худшие ожидания!..

Бабушка отчитывала Корнеля, Корнель извинялся, краснел и бледнел, а тише не становилось. Поразительно, но мощный голос Эльжбеты-старшей вообще не зависел от её ведьминого начала.

Так что у Росицких всё было хорошо, как и в самом начале. А что нехорошо, так с тем они справятся, потому что никогда друг друга не оставят. Другим семьям повезло меньше, но и у них появилась надежда на спасение и хорошую компанию: Адель и Берингар распустили слуг, оставив пару самых преданных для шедшего на поправку Юргена, переехали по его примеру на квартиру поменьше, а большой дом превратили в приют для бывших колдунов. Здесь собирались не только сироты и вдовцы: дом принимал всех, кто тяжело переносил утрату магического дара. Берингар поставил на уши всех бывших следопытов, оказавшихся теперь не у дел, и они продолжали искать по свету нуждающихся в помощи магов. Бывших магов. Вскоре слухи стали разноситься сами собой, и в доме постоянно кто-то жил: они уходили и приходили, оставались, заглядывали на минутку и проводили вечера. Вспоминали былые времена, вздыхали, скучали по шабашу и балам, отчаянно не принимали внешний мир, но главное – держались вместе.

На эту идею молодых супругов натолкнул пан Росицкий со своим фатальным неумением жить человеческой жизнью. У пана Росицкого была любящая семья, а у других? Тогда Адель поделилась своей мыслью насчёт приюта для сирот магического мира, и Берингар не дослушал её до конца только потому, что согласился с первых слов и уже одной рукой набрасывал на бумаге план. Затея помогла им самим справиться с тем, что случилось: для такой ведьмы, как Адель, потеря магии оказалась сильным ударом, и она бы впала в глубокое уныние, если б не новое дело и заботливый супруг. Берингар никому об этом не говорил, но он больше всего жалел о том, что теперь никогда не увидит мать: без магических зеркал прах не имел никакого смысла. Юрген при всех держался как обычно: с удовольствием гостил у сына и невестки, которую ласково называл дочкой, поддерживал связь со старыми друзьями, участвовал в переформировании бывших колдовских корпусов.

Главным сожалением Юргена стало то, что он не смог остановить Хартманна, и он также никому об этом не сказал. Никому, кроме Армана Гёльди.

***

Арман сидел в кабинете Юргена, как некогда его сестра, и задумчиво вертел в руках пустой бокал. На флаги, портреты и книжные полки он не смотрел, интерьер напоминал о другом кабинете и другом доме, также он не смотрел на хозяина, и это было взаимно: они немало пострадали от одного и того же человека, но оба не хотели ни жаловаться, ни говорить о своей слабости. Для Юргена это было частью дисциплины и воспитания, как и для его сына, для Армана – привычкой никого не беспокоить и неизбывным чувством вины.

Это было ещё до того, как основали приют для бывших магов: часть мебели уже заменили, хозяева ещё не выехали. Он пришёл поговорить с сестрой, но той не оказалось дома, а вот про Юргена Арман забыл напрочь и теперь не знал, что ему сказать. Тогда-то Юрген и сознался в своём сожалении.

– Но что бы вы предприняли? – спросил Арман, искренне надеясь как-то его утешить. Они случайно посмотрели друг на друга, но взгляда не отвели: что-то в осунувшихся, не пришедших в себя до конца лицах было одинаковым. – Наверняка он пообещал сделать что-то с вашим сыном…

– В том числе, – Юрген не обмолвился ни словом о своём разочаровании в старом друге, но спокойствия и тепла в его глазах не было. Не в этот миг. Арман всё понял, как привык понимать без слов. – Но я рад, что уступил место вам. Знал, что эта молодёжь что-то да придумает… и оказался прав.

– Правы? – тупо повторил Арман. – Рады? О чём вы…

– О том, что я вижу, – спокойно ответил Юрген и налил себе ещё немного виски. В комнате появился лёгкий запах дыма и древесины. – Ты ведь с самого начала решил победить его – и победил. Цена была высокой, но битву ты выиграл.

– И проиграл войну, – усмехнулся Арман, не скрывая горечи. – Так, кажется, говорят.

– Войну, исход которой решён заранее и не нами, нельзя проиграть. Я не очень люблю хвалёную неизбежность, как не люблю пророков, но иногда они правы. Чаще, чем хотелось бы, – он немного помолчал, потом устремил честный и открытый взгляд на гостя. – Арман, тебе вряд ли понравится эта фраза, но я понимаю твои чувства. Иногда важнее бросить знамя, но сохранить людей, и ты сделал именно это. Да, они будут недовольны, да, кто-то возненавидит тебя… Только потому что им самим больно, понимаешь?

Арман понял. Он снова почувствовал ком в горле, как при разговоре с паном Михаилом, и уставился в потолок, надеясь сморгнуть слёзы. Юрген то ли намеренно отвлёкся, то ли в самом деле не заметил.