Все трое сразу почувствовали себя неуютно. Без враждебно настроенных девушек и с дешёвым вином как-то слишком хорошо сиделось, чтобы это было правдой, а ведь в самом деле — от них ни слуху ни духу довольно давно. Адель и Лаура могли втихаря проклясть друг дружку, впрочем, тогда бы весь дом ходуном ходил.
— Их стоит проверить, — заметил Берингар, оставаясь на месте.
— Точно пора, — кивнул Арман, никуда не спеша. Милош скорчил гримасу и отправился наверх, пересчитывая тростью ступеньки.
Армана неумолимо клонило в сон, и он наблюдал за Берингаром из-под прикрытых век. Навык незаметно засыпать в незнакомых местах у него был с детства, как и умение слушать, притворяясь неслышащим. Чему только не научишься в бегах… Вот и теперь он не мог позволить себе расслабиться не столько из-за пьяного шума за спиной, сколько из-за скрытного чародея перед глазами. Только ему показалось, что он стал лучше понимать Берингара, как тот снова замуровал себя в лёд и не подавал никаких признаков усталости, никаких намёков на дальнейший разговор.
Но не мог же такой, как он, отослать Милоша просто так. Им явно было, что обсудить, и этим чем-то могла быть только Адель. Берингар продолжал молчать, методично расправляясь с оставшейся закуской и поглядывая на лестницу в ожидании новостей. В тусклом рыжеватом свете бледность его кожи и волос приобретала более живой оттенок, и Арман впервые задумался, сколько этому изваянию может быть лет. Вряд ли сильно много…
— У Адель все задатки легендарной злодейки, — задумчиво сказал Берингар без всяких предисловий. — Я предполагал это, хотя и не знал, как они проявятся. Рад знать, что она способна держать себя в руках и использовать эти качества с пользой.
Арман заставил себя улыбнуться с благодарностью, хотя прямо сейчас согласиться не мог никак, даже как брат. Он, конечно, рад… очень рад, что сестрица сдержалась, пригодилась и всё такое, но усталое сердце не могло больше вести себя благородно — ему было больно и обидно за себя самого, которому прилетали все шишки. Но признаться в этом сейчас — загубить все их шансы и испортить будущее сестры. Арман понимал, что его обида пройдёт наутро, как однажды пройдёт ожог, и вообще он ещё не до конца перестроился с мышления ребёнка. Это не повод подставлять Адель перед человеком, от которого во многом зависит их судьба.
— В свою очередь счастлив, что мы вам полезны. Правда, до этого я был уверен, что ты нам лгал, — Арман не осторожничал, чувствуя, что в этом разговоре нужна прямота. — Наш дар, наши способности, польза для общего дела… или слежка за Гёльди? Сколько из этого было правдой?
— Вы должны понимать, что мало в каком решении есть однозначные мотивы, — моментально ответил Берингар. Он точно готовился к этому разговору. — Ты прав, когда говоришь, что я пригласил вас — мы пригласили — для наблюдения. Я прав, когда говорю, что это шанс для вас восстановиться в глазах хотя бы одного сообщества. И, что касается меня лично, я совершенно точно не лгу, когда говорю о пользе, которую могут принести ваши способности. У вас с сестрой действительно сильная магия — глупо пускать дело на самотёк и глупо не использовать её вовсе.
— То есть, правды не будет, — пробормотал Арман. Он ошибался, и Берингар не преминул на это указать:
— Всё это — правда, и ты волен выбирать, какой придерживаться. Лично у меня нет предубеждений против вашей семьи, и это такой же факт, как то, что твоя сестра — убийца.
Он сказал это негромко, и только прямота прозвучавших слов заставила Армана поморщиться. Очевидность, которую так часто прячешь от себя, в чужих устах причиняет боль.
— Мне жаль, если я выбрал неподходящее время для этого разговора, — добавил Берингар, глядя ему в глаза. Арман кивнул — он знал, что ему жаль, потому что в обратном случае тот бы ничего не сказал. Ему и самому было жаль многого, но оттягивать разборки не имело смысла. Армана не порадовал неоднозначный ответ, однако он на месте Берингара рассудил бы точно так же — и это позволило спокойно принять услышанное, вместо того чтобы сразу колотить посуду, как сестра.
Одновременно с воспоминанием об Адель сверху спустился Милош. Он сел обратно на скамью и пожал плечами.
— Ну, что там?
— Тишина, я не стал стучать.
— Почему? — хором удивились Арман и Берингар.
— Сразу видно, милые мои, что вы не живёте с женщинами, — укорил Милош. — У меня в доме три ведьмы, и, если у них тихо и закрыто, я ни за что не стану туда входить. Себе дороже!
— У нас просто нет дверей, — оправдался Арман. — Если Адель делает что-то… нехорошее, я вижу это сразу.
Поднимались они втроём, а потом, опасливо посовещавшись перед дверью, тихонько толкнули её и вошли. Вопреки ожиданиям, комната не напоминала поле боя. По центру вновь стояла ширма, призванная разделять мужскую и женскую половину, на спальном месте по правую руку свернулась калачиком Лаура, по левую — Адель. Убийства не было: ведьмы просто спали.
— И без ужина, — пробормотал Арман, гася одну из ламп. — Только как они так легли…