Книга джунглей. Вторая книга джунглей

Как хорошо было досыта наесться свежей тюленьей печёнки, и до краёв наполнить плошку жиром, и смотреть, как весело и высоко горит огонь! Но как только новый лёд окреп, Котуко и северянка поспешили нагрузить сани, впрягли собак и погнали их так, как не гнали ещё никогда в жизни: страшно было подумать о том, что могло за это время случиться дома. Стужа стояла по-прежнему лютая, но везти сани, гружённые едой, куда легче, чем охотиться на пустой желудок. На острове, заваленные льдом, остались двадцать пять освежёванных тюленьих туш, и теперь надо было поскорей возвращаться в посёлок. Котуко объяснил псам, что от них требуется, и дальше они уже отыскивали дорогу сами, по каким-то одним им ведомым признакам. Через двое суток они дружным лаем возвестили о своём прибытии. Из всех собак посёлка отозвались только три — остальных съели, и в жилищах было почти темно. Но когда Котуко во всю глотку крикнул: «Ойо! (Мясо!)», ему в ответ послышались слабые голоса, а когда он сделал поимённую перекличку, то все жители, по счастью, оказались налицо.

Спустя час очаги в доме у Кадлу горели ярким пламенем, в одном котле закипала вода, в другом варилось мясо, и от тепла даже стала подтаивать снежная крыша. Аморак приготовила пир для всего племени; и пока её младший сынишка в полном блаженстве грыз ломоть зернистого тюленьего сала, а собравшиеся в хижине мужчины-охотники медленно и методично набивали животы неимоверным количеством мяса, Котуко и северянка рассказывали о своих приключениях. Обе собаки сидели тут же и, услышав своё имя, моментально настораживали ухо; и вид у них при этом был достаточно сконфуженный. Теперь за них бояться было нечего: инуиты знают, что если собака переболела и поправилась, то собачья хворь ей больше не грозит.

— И торнак не бросила нас, — говорил Котуко. — Она послала бурю; лёд разломался, и море пригнало рыбу, а за рыбой пришли тюлени.

До тюленьих мест теперь два дня пути. Пусть лучшие охотники пойдут туда завтра и привезут моих тюленей. Их ровно двадцать пять. Я их убил и спрятал в лёд на берегу. Когда мы съедим их всех, мы опять пойдём охотиться на большой лёд.

— А ты — что ты будешь делать? — спросил у Котуко шаман-ангекок — и спросил таким почтительным голосом, каким он обращался только к Кадлу, самому богатому из племени.

Котуко посмотрел на северянку и невозмутимо сказал:

— Мы будем строить дом.

И он показал рукою на северо-запад от родительской хижины, потому что именно там полагается ставить жилище женатому сыну или замужней дочери.

Но северянка повернула руки ладонями вверх и удручённо покачала головой. Ведь она была нездешняя, её подобрали из жалости, и ей нечего было принести в дом.

Тогда Аморак поспешно встала с места и начала кидать в колени девочке всякую всячину — каменные плошки-светильники, железные скрёбки, жестяные котелки, оленьи коврики, расшитые зубами мускусного быка, и даже настоящие стальные иголки, какими матросы шьют парусину, — в общем, отличнейшее приданое, лучшее, какого можно пожелать на краю Полярного круга; и невеста в смущении все ниже и ниже опускала голову.

— Их тоже возьми! — сказал Котуко смеясь и подал знак собакам, которые ткнулись ей в лицо холодными носами.

— Так, — произнёс ангекок, многозначительно откашлявшись и давая понять, что наконец он всё обдумал и может подвести итог. — Когда Котуко покинул нас, я пошёл в квагги — Песенный Дом — и стал творить заклинания. Я колдовал много ночей и призывал на помощь Дух Оленя. Это я своим колдовством разбудил бурю, а буря разбила лёд. Это моё колдовство привело к Котуко собак, когда лёд чуть не сокрушил ему кости. Моё пенье приманило к нему тюленей. Тело моё было в Песенном Доме, но мой дух был там, среди льдов, и направлял Котуко и собак на верный путь. Все это сделал я.

Все наелись до отвала, всех клонило ко сну, и потому никто не стал с ним спорить; и тогда шаман взял себе ещё кусок мяса и улёгся спать вместе со всеми в жарко натопленном, ярко освещённом, насквозь пропахшем жиром снежном доме.

* * *