Книга джунглей. Вторая книга джунглей

— Послушай, ну пристало ли чёрной пантере так кривляться, кашлять, выть и кататься по траве? Не забывай, что мы с тобой хозяева джунглей.

— Да, это правда, я слышу, детёныш. — Багира торопливо перевернулась и стряхнула пыль со своих взъерошенных чёрных боков (она как раз линяла после зимы). — Разумеется, мы с тобой хозяева джунглей! Кто так силён, как Маугли? Кто так мудр?

Её голос был странно протяжён, и Маугли обернулся посмотреть, не смеётся ли над ним чёрная пантера, ибо в джунглях много слов, звук которых расходится со смыслом.

— Я сказала, что мы с тобой, конечно, хозяева джунглей, — повторила Багира. — Разве я ошиблась? Я не знала, что детёныш больше не ходит по земле. Значит, он летает?

Маугли сидел, опершись локтями на колени, и смотрел на долину, освещённую солнцем. Где-то в лесу под горой птица пробовала хриплым, неверным голосом первые ноты своей весенней песни. Это была только тень полнозвучной, переливчатой песни, которая разольётся по джунглям после. Но Багира услышала её.

— Я говорила, что пришло Время Новых Речей, — подёргивая хвостом, проворчала пантера.

— Я слышал, — ответил Маугли. — Багира, но почему ты дрожишь?

— Это Ферао, красный дятел, — сказала Багира. — Мне тоже надо припомнить мою песню. — И она начала мурлыкать и напевать про себя, время от времени умолкая и прислушиваясь.

— Сейчас плохая охота, — лениво заметил Маугли.

— Разве ты на оба уха оглох, Маленький Брат? Это не охотничий клич, а песню я вспоминаю.

— А я?то позабыл. Я узнаю, что приходит Время Новых Речей, когда ты вместе с другими убегаешь, а я остаюсь один.

Маугли еле сдерживался.

— Но, Маленький Брат, — начала было Багира, — мы же ведь не всегда…

— А я говорю, всегда! — Маугли сделал сердитый жест. — Вы постоянно убегаете, а я — Хозяин джунглей! — вечно остаюсь в одиночестве. Ты помнишь, что было в прошлом году, когда я захотел сахарного тростника с людских полей? Я послал гонца (тебя я послал!) к Хатхи просить, чтобы он пришёл и ночью нарвал мне хоботом сладкой травы.

— Он опоздал всего на две ночи. — Багира слегка поёжилась. — И насобирал этих длинных сладких стеблей, которые ты так любишь, больше, чем человечьему детёнышу под силу съесть за все ночи дождей. Моей вины тогда не было.

— Он не пришёл в ту ночь, когда я его позвал. Нет, он трубил и носился по залитым лунным светом лощинам. Он оставлял за собой тройной след, потому что не прятался в лесу, а плясал под луной прямо перед берлогами человечьей стаи. Я на него смотрел, а он не пришёл. И после этого я — Хозяин джунглей?!

— Это было во Время Новых Речей, — по–прежнему полушёпотом сказала пантера. — Маленький Брат, может быть, ты забыл передать ему заветное слово? Прислушайся к Ферао!

Скверное настроение Маугли словно вдруг улетучилось. С закрытыми глазами он лёг на спину и положил руки под голову.

— Не знаю и не хочу знать, — сонно ответил он. — Давай спать, Багира. Мне грустно. Ляг мне под голову.

Пантера легла со вздохом: до неё доносилась песня Ферао, которую он, как говорят, всё повторяет и повторяет во Время Новых Речей.

В джунглях Индии времена года переходят одно в другое почти незаметно. Их как будто всего два: сухое и дождливое, но если приглядеться к потокам дождя и облакам сора и пыли, то окажется, что все четыре времени года сменяют друг друга в положенном порядке. Всего удивительнее в джунглях весна, потому что ей не приходится покрывать голое, чистое поле новой травой и цветами. Она пробирается сквозь перезимовавшую, ещё зеленую листву, которую пощадила мягкая зима, и, утомлённая, полуодетая, земля снова чувствует себя юной и свежей.

И весна это делает так хорошо, что нет на свете другой такой весны, как в джунглях.

Наступает день, когда всё в джунглях блёкнет и самые запахи, которыми напитан тяжёлый воздух, словно стареют и выдыхаются. Этого не объяснить, но это чувствуется. Потом наступает другой день, когда все запахи новы и пленительны, и у лесных жителей топорщатся усы, и зимняя шерсть сходит у зверей длинными свалявшимися клочьями. После этого выпадает иной раз небольшой дождик, и все деревья, кусты, бамбук, мох и сочные листья растений, проснувшись, пускаются в рост с шумом, который можно слышать. А за этим шумом и ночью и днём струится негромкий гул. Это шум весны, трепетное гуденье — не жужжанье пчёл, и не журчанье воды, и не ветер в вершинах деревьев, но голос пригретого солнцем, счастливого мира.