«Рация потому что вас, пидоров, тут мало — прыскать газом не на кого» — пил кофе на эстакаде второго этажа я. Обход делать положенно раз в час — дойти до конца отсека и нажать кнопку на стене — регистрируя для начальства факт обхода. Чтобы нажать кнопку, в ее середину вертухаи вставляют маленький ключик.
Джанго преградил Берегану дорогу и стал орать типичным негритянским фальцетом что больше терпеть такого отношения не намерен. Он требует чтобы ленивый отморозок Бериган немедленно позвонил судье. Джанго — американец, а не какой-то вонючий мигрант. Джанго не потерпит чтоб к нему так относились. Вонючих мигрантов в отсеке было трое — четник Илья, Грут и я.
Я будто ждал этого момента — как по-заказу. Мозг услужливо напомнил лекцию Элизабет: «Если огребёте звиздюлей от американского гражданина — автоматом получите визу».
Другая часть мозга так же услужливо подсчитала, сколько времени Джанго понадобиться, чтобы подняться от входа в отсек на эстакаду к моей камере, которую я уже превратил в шамбр ляртист — уютную мастерскую художника. Плесну ему в рожу теплым кофе, словлю пару ударов в рыло и тогда у Джанго появляться настоящие основания жаловаться на судьбу. Я откашлялся и начал орать сверху — отводя душу за все нервотрёпки последних месяцев:
— Эй Джанго! — он встрепенулся хотя его звали не Джанго, а Дешон. — Джанго! Никого тут не йобет, слышишь, гандон американский — когда у тебя суд, понял, да? Тут у всех своя печалька, ***ндрон черномазый. Имел я и тебя и твоего судью, и Мартин Лютер Кинга и фифти цента и доктора Дре и малколма Экс и даже раннего Майкла Джексона.
Услышав про Майкла Джексона, Джанго рванулся как лось пораженный отравленной стрелой. Не смотря на его гренадерски формат — двухметровый рост, длинные ручищи примата — как лопасти ветряка — взлетел на второй этаж он довольно быстро.
Я аккуратно снял очки и спрятал под матрас. Встал у входа в хату, ожидая вихрем летящего ко мне Джанго. Пусть врежет пару раз на камеру — чтобы видно было что начал он, а микрофоны в уголовных отсеках почти не включают. Потом кофе в морду, присели и серию по яйцам — выгодная тактика с моим ростом. Короткая дистанция сделает его руки лопасти совершенно бесполезными. Попаду пару раз в него вложив всю злость на Америку — хорошее настроение обеспечено на целый день.
Большинство негров замечательные атлеты. Джанго обогнал рассчитанное мной время и расстояние подлета уже не казалось таким длинным. Все дело испортил чертов Бериган. С необычайной ловкостью и профессиональной сноровкой, он обошел негра у самого финиша, втолкнул меня в камеру своим узким плечиком и гаркнул в рацию код.
В следующую секунду дверь моей камеры шумно захлопнулась перед моим носом и я увидел пару фоток из журнала Тайм — которые были видны только когда камера закрыта и мою надпись «Илтимос суянмангиз».
Устроить свалку перед ментом не требовало особого мужества, но постоянные мысли о депортации закалили меня и я был готов к большему. Например, дали бы мне пулемет, я держал бы в хате круговую оборону до последнего патрона — для себя. Хотя опять же во всем сквозил холодный рассчет — виза, возможный выкуп, да и сам факт что тюрьма белая, вот поорал бы я так в черной окружной тюрьме?
Вскоре кармушка раскрылась и возникла веселая рожа Беригана.
— Спасибо конечно, гоноловаганвнов — но в следующий раз позволь мне самому принимать оперативные решения. Дешона Филипса выпустят через два дня. Пока посидишь под замком — я обязан реагировать, согласен?
Честно сказать я был только этому рад. Можно писать сколько хочу не отвлекаясь. Еду мне таскал Илья. С его бородищей четника он напоминал страшного старика из кино один дома. По широте славянской души, он добовлял то печенья, то леденцов от себя.
В день битвы с Джанго он принес газету с фоткой русского истребителя снова опасно сблизившегося с американским крейсером. «Ты» — ткнул он фотку. Я ему хотел сказать, что это не безбашенная отвага, а приём разведки — посмотреть как быстро среагирует противник, но не хватило знаний сербского.
Про Илью я узнал многое из его приговора — он просил растолковать. Он и вправду оказался настоящим четником — отстреливал хорватских усташей и мусульман из СВД бронебойными, трассирующими и обыкновенными пулями. Его левый глаз подёргивается нервным тиком — проф болезнь старых снайперов. Получая гринку, Илья соврал, что не участвовал в югославской войне. Они как-то это раскопали — сейчас, через много лет и теперь его депортируют как «военного преступника».
Илье плевать — семью вывез еще тогда, через Австрию. Дети выросли. Домик есть в Боснии. Пенсия пятьсот баксов. «Радо еду до дому».
Вечером, вернувшись с прогулки Илья принес живого кузнечика. Зелёный раздолбай сам запрыгнул в тюрьму, почти как я.