А дидопала сказала из комнаты: «Брат мой и сын мой, почему тайком говоришь со мной? Иди скажи мне [все] в лицо, ведь я — дочь царя, жена царя, мать царя и сама лично, пока сын мой не вырос, правила царством после мужа своего. Однако величие в этом мире преходяще и суетно; если государь твой [даже] станет владыкой всего сущего и даст мне все царство свое, я не отрекусь от бога моего Христа и не изменю любви, которую я питаю к нему. А ты поступай как знаешь».
Жили с дидопалой двое грузинских священников и другие слуги и служанки. Дидопала обратилась к ним и сказала: «[Даже] если меня растерзают на куски, любовь моя к Христу не ослабеет и не отрекусь от веры его, а вы выбирайте сами, что вам выгоднее». /
Затем приезжий князь долго убеждал и угрожал [дидопале], но видя твердость ее намерений, приказал разодрать ее тело железными крючьями и нанести глубокие раны. Она же воссылала хвалу богу и со слезами [на глазах] просила у господа терпения себе.
Потом накалили медный шлем и надели его ей на голову, но и это тоже не убедило ее.
После этого принесли железный заступ, которым роют землю, и, докрасна накалив заступ, положили его меж персей дидопалы — на грудь и сердце. С тем и вверила она свою благоуханную душу богу. Там же вместе с нею принял мученическую смерть один из священников, а другие рассеялись [кто куда].
Дидопала сперва велела: дескать, когда меня убьют, не выбрасывайте тело мое на обозрение простому люду. Но затем, передумав, сказала: «Когда я приму мученическую смерть за веру Христову, пусть сделают с телом моим что хотят». И когда ее убили, славные останки тела ее выбросили на съедение собакам и зверям. Но бог прославил ее небесным Знамением; поэтому находившиеся в городе франкские патеры[133]
выкрали останки ее, завернули половину в чистую холстину с ладаном и мирром и послали во Франкстан[134]. Там они почитаются и [пользуются] большой славой. Другую половину тоже завернули в чистую холстину с ладаном и мирром и повезли в Грузию, к сыну ее Теймуразу, и он, исполненный невыразимой радости, с великой благодарностью воздавал хвалу Христу, богу нашему, /ГЛАВА 13
Армянский народ сам своими перстами ослепил себя, ибо необузданностью и непокорностью своей погубил он царство свое, его стали попирать ногами, он стал рабом и пленником иных племен и царей; а когда его настигала какая-нибудь беда, когда, оказавшись в безвыходном положении, не видел помощи ниоткуда, он становился беженцем и разбегался в разные стороны.
Итак, как по этой причине, так и по причине великого голода и джалалиев, о которых мы выше рассказали, весь народ армянский, став изгнанником, повсюду ушел из родных домов и земель и, уйдя далеко, куда глаза глядят, разбрелся и рассеялся по всему свету: на Кипр, в Константинополь и города, расположенные вокруг него, в Румелию, Бугдан, в страну Ляхов, на остров /
И всех тех армян, поселившихся в Атрпатакане, персидский царь великий шах Аббас первый, выселив, угнал в Персию: половину — в Фахрабад, а [другую] — в город Исфахан и его гавары.
И не так, чтобы один, два или три раза затевал он это дело — выселение и изгнание армянского населения — и успокоился. Разыскал я множество заслуживающих доверия людей, которые сами были выселены, и, расспросив их, осведомился, а также [узнал] из памятных записей, мною прочитанных, что [шах] семь или восемь раз подряд выселял и изгонял [армян]. И многие из этих жителей, переселенных в Исфахан, устроившись, живут по сей день в Футке[135]
, то есть в караван-сарае, называемом также караван-сараем Гечгуни. Население это прибыло не сразу, а по частям. Поэтому было [там] два общества; главой и начальником, меликом первого общества шах назначил одного из них же, имя его было Мурад, по прозвищу Кырхеалан; меликом другого общества был назначен некий муж, по имени Иовсеп, прозвище которого было Карабаш Мелик.Все армянское население, прибывшее в Исфахан, за исключением джугинцев и ереванцев, обнищало, ибо, как всем известно, в городе Исфахане все — как пища, так и одежда и все другое — дорого, и по этой /