Книга колдовства

Он стоял на самом верху квадратной башни всего в три или четыре этажа высотой — что не мешало нам вознестись вдвоем надо всем городом, — а вокруг, на неимоверной высоте, продолжали кружиться ослепительно белые колибри. Они кружились, пока он не поднял руку. Может, он приветствовал меня? Это было невероятно; мне отчего-то думалось, что этот монах не способен на такой простой человеческий жест. И тут я увидела, что он движением руки управляет всей своей странной птичьей стаей. Внезапно колибри пропали из виду, влетели в некое подобие клетки, каковой являлась сама ночь, или попросту испарились — не могу вам сказать. Повинуясь единому взмаху. Как странно. Это абсурдно, но разве Себастьяна послала бы меня на поиски обычного монаха? Человека, чья святость зависит только от принесенных обетов? Легчайшим мановением руки он отпустил день, ибо в тот самый миг солнце зашло. Совпадение, подумалось мне.

Тьма воцарилась над миром. Ах, как темна и бездонна она была, эта первая ночь в Гаване.

Я поспешила в переднюю и покрепче закрыла дверь на засов. Потом захлопнула двери всех трех балконов и заперла на задвижки, после чего, вся дрожа от идущего изнутри меня холода, опустилась на пол в дальнем углу, ибо от монаха с его удивительно послушными птичками исходило нечто такое, от чего стыла даже моя ведьминская кровь.

Через витражное окно в форме веера светили звезды и луна, разноцветные пятна этого света ложились на пол и на стены. Я долго сидела посреди серебристой мерцающей заводи, где и заснула. Мне было боязно ложиться в постель, покрытую невесомыми белыми перышками, словно частицами света.

И когда первые лучи солнца явились, чтобы отшлифовать и отполировать все цвета, и разбудили меня, у меня в голове была одна истина, ясная как день: меня нашел тот, кого я искала, — К.

Или монах Квевердо Бру.

ГЛАВА ВОСЬМАЯ

Лети среди эфира беспредельного:

Ты всем докажешь, что и в небе нет богов.

Сенека. Медея

(Перевод С. А. Ошерова)

Если верить диалогам святого Григория Великого — а я, давным-давно потерявшая веру, считаю теперь себя вправе поверить во что угодно, даже в заявления святых, хотя это немодно, — то дьявол явился святому Бенедикту в облике черного дрозда. Со мной случилось нечто похожее, и я лежала на полу, прижавшись щекой к разноцветным холодным каменным плитам, истерзанная после визита пятидесяти алебастрово-белых колибри, которые принесли мне свидетельство в стрекоте и гудении сотни крылышек. Кто это явился ко мне ночью — дьявол?

Сомнительно. Трудно поверить, что у меня побывал тот, чье имя надо бы писать с большой буквы. По правде сказать, я никогда не ставила его слишком высоко; в моем сознании он не существовал отдельно от своего небесного антагониста, разве что пребывал не в горних высях, а пониже. Оба они казались одинаково далекими от меня. Я редко вспоминала и о том и о другом. Какое мне дело до таких важных персон? Кто они для меня? Отвлеченные понятия, не более. Я боялась других — их рядовых «солдат»: девиц, рехнувшихся в монастырях, папистов, сбившихся в бесчисленные своры, самцов, подобных пригретому Себастьяной Асмодею, верных только своему собственному злу. Не был ли этот странный монах одним из них? Именно такие подозрения посетили меня утром, когда я проснулась и обнаружила на руках отметины, оставленные его белыми крылатыми посланцами.

Тем не менее, как всякому разумному человеку (а я все еще верила в разум, несмотря ни на что), после пробуждения мне хотелось списать ночные видения на кошмарный сон. Ведь я занималась магией как раз перед тем, как появились птицы? Так и было. А разве сама ворожба не связана с опасностями? Все «Книги теней» пестрят упоминаниями о том, как сестры пытались обмануть время, а в результате сами попадали в ловушку и горько каялись, подсмотрев сокрытые от людей тайны.

Но то был не сон, ибо я увидела снежно-белые перышки — они устилали все пространство пола, где я лежала в неестественной позе, продрогшая до костей, словно упала с высоты. Перышки не превышали размерами моего ногтя. Их было чрезвычайно много, неисчислимо, и все они излучали свет, очень белый. Ведь они выпали из ста крылышек считаные часы тому назад. Перышки казались осколками света, искорками, осыпавшимися с солнечного диска, или с луны, или со звезд. Это сразу пришло мне на ум, как только я положила одно из них себе на ладонь, чтобы получше рассмотреть. Но если бы одних светоносных перышек не хватило, чтоб убедить меня в реальности вечернего происшествия — в том, что мне не привиделись эти колибри с их повелителем по имени Бру, — у меня имелось еще одно доказательство их подлинности. Я обнаружила его на себе самой.