Книга Короткого Солнца

Я изучал цветы, чуть ли не уткнувшись носом в мягкую, богатую почву, которая их питает. Сказать, что они просто фиолетовые и синие, было бы совершенно неверно; они — все оттенки того и другого, и даже больше, некоторые — синие, как небо, а некоторые — пурпурные, как вечер, опускающийся на море. А также красные (различные оттенки красного, я должен сказать), желтые, оранжевые, белые, кремовые и даже темно-рыжие. Розовые и желтые — самые привлекательные из всех цветов; женщины, купившие те пеналы, были правы.

Я смотрю на спящую Вечерню и снова думаю: желтый и розовый — самые красивые цвета. Мы готовили, ели и занимались любовью среди цветов. Я поймаю еще пару рыб, пока она спит. Мы поедим во второй раз под звездами и уснем. Встанем рано и отправимся дальше. Хотел бы я быть уверен, что Новый Вайрон находится на берегу моря, к которому ведет наша Нади. Я верю, что так и должно быть, но не могу быть в этом уверен.

Глава шестнадцатая СЕВЕРО-ЗАПАД

Орев присоединился ко мне. Каким-то образом это дало мне возможность сесть, растереть ноги и писать, пока не кончатся эти несколько листов. Я не стану рассказывать тебе, где я нахожусь или как обстоят дела со мной. Я не знаю, где нахожусь и что со мной происходит.

Едва солнце село, как я почувствовал их крылья. Я пишу «почувствовал», потому что на самом деле никто не может их услышать. Во время полета они издают не больше шума, чем совы. Взглянув вверх, я увидел двоих, так высоко, что их освещало солнце, хотя его свет уже исчез с нашего острова.

— Плох вещь, — торжественно провозгласил Орев. — Вещь летать.

— Ты прав, — сказал я ему, — они действительно злые существа. Но они принесли хорошие новости. Хари Мау напал на врага. — Совершенно очевидно, что, как только армия Хана сломалась, инхуми отправились искать меня.

— Это очень плохо. — Вечерня покачала головой; возможно, она была напугана — без сомнения, так оно и было, — но ее бесстрастное лицо ничего не выражало.

— Это очень хорошо, — сказал я ей. — Это значит, что ты можешь вернуться домой к родителям в Хан.

— Нет!

— Я женился на Крапиве еще до того, как ты родилась, — сказал я как можно мягче, — и на полудюжине других женщин, прежде чем Человек отдал тебя мне. Ты мне ничего не должна. На самом деле, это я должен тебе и должен очень много. — Я начал стаскивать с себя кольца.

— Я — твоя единственная жена! — Она потрясла своим маленьким кулачком.

— Ты же знаешь, что это неправда.

— А где остальные, Раджан? Ты не можешь показать их мне!

Я бросил свои кольца ей на колени и отвел ее руку, когда она попыталась их вернуть.

После долгих споров она положила их в карман в рукаве своего платья, сказав:

— До Нового Вайрона еще далеко, может быть, они нам понадобятся.

Я согласился, но подумал про себя, что от Нового Вайрона до ее семьи в Хане путь еще длиннее. Когда она решит вернуться туда — я был уверен, что это произойдет очень скоро, — ей придется купить проезд на дюжине лодок.

Вслух я сказал:

— Хорошо. Спасибо, что взяла их. Я хочу, чтобы ты взяла и это тоже. — Я отдал ей Чуру и свой короткий меч. — Возможно, нам придется драться до конца ночи, и ты можешь драться ими лучше, чем я. У меня есть мой азот. — Я уверенно постучал по украшенной драгоценными камнями рукоятке — Внешний, по крайней мере, знает, как сильно я старался выглядеть уверенным, — но в тот момент я чувствовал себя очень слабым и больным.

— Я видела этот меч. У него нет лезвия.

Я сказал ей, что она может увидеть его клинок до тенеподъема и ей это зрелище не понравится.

— Плох бой, — каркнул Орев.

Я знал, что он прав: они будут ждать, пока их не станет так много, что они почувствуют уверенность в победе, и бросятся на нас, когда мы меньше всего будем этого ожидать. Поскольку им нужна моя смерть — не кровь, — у некоторых из них вполне могли быть иглометы и другое оружие.

Когда мы обнялись у костра, Вечерня прошептала:

— Ты знаешь их тайну. Ты можешь их уничтожить.

— Да. Я не могу убить их здесь и сейчас, если ты это имеешь в виду; но я знаю, как они могут снова стать обычными паразитами, которыми когда-то были, — безмозглыми, отвратительными кровососами, ищущими добычу в джунглях Зеленой.

Я глядел на тлеющие угольки костра, которым — мы чувствовали — мы не могли позволить умереть, вспоминая время, когда Крайт выполз из носа посадочного аппарата, вспоминая, как мы обнимались и плакали (его слезы — бледно-зеленая слизь, запятнавшая мою тунику), пока другие пассажиры спали.

— Отец?.. Рог?.. — Его дыхание все еще пахло кровью, кровью Туза[41], как я узнал несколько минут спустя.

Я сел, спросонок думая, что Сухожилие стал Крайтом, или Крайт — Сухожилием.

— Они спят. Я хотел предупредить тебя.

— Крайт? Это ты?

— Твои часовые. Я укусил одного. — Голос Крайта выдавал его неуверенность.

— Я понимаю, и, если это был один из часовых, он заслужил это и даже хуже. Но, Крайт…

— И наши тоже. Мы... мы не можем делать это, Отец. У нас нет дисциплины.

— И ты стыдишься этого, как и следовало бы. Ну, и мы не можем, по-видимому.