Книга Короткого Солнца

— Он-держать-огонь, Он-брать-лук и Он-петь-заклинание стоят на страже для нас, потому что мы заставляем их. Но когда все тихо и все остальные спят...

Один из моих спящих людей пошевелился. Некоторое время ни Крайт, ни я не решались заговорить.

— Если бы ты мог ворваться внезапно…

— Мы попытаемся... но, Крайт, ты рискуешь жизнью только для того, чтобы сказать мне. Я не уверен, что смогу заставить их отпустить тебя снова.

По-моему, он пожал плечами; Короткое солнце было почти прямо по курсу; в почти полной темноте грузового отсека номер один трудно было сказать наверняка.

— Иглометов всего два, и в одном я согнул несколько иголок.

Вечерня потрясла меня за плечо:

— Ты должен мне сказать.

— Я не нарушу своей клятвы. Мой сын открыл мне тайну, когда лежал при смерти. Если я предам его сейчас, мне тоже придется умереть, потому что я не смогу с этим жить.

— Тогда скажи столько, сколько сможешь. — Она никогда не просила об этом раньше.

— О нем самом? Он был инхуму. Мы называли его Крайт, и мы с Саргасс звали...

— Это та женщина, которая поет?

— Да, хотя сейчас она не поет. — Я попытался собраться с мыслями.

— Сначала это была просто ложь, Вечерня. Надо было что-то сказать людям в Уичоте и Паджароку, которые хотели знать, почему Крайт летит с нами. Это оставалось ложью до тех пор, пока не было никакой опасности для Крайта, кроме меня, и никакой для меня, кроме Крайта. Но, как только посадочный аппарат взлетел, все изменилось, и мы с Крайтом обнаружили, что лгали друг другу — он действительно стал мне сыном.

— Обними меня.

Я уже обнимал ее, но сейчас обнял еще крепче.

— Мы были в грузовых отсеках. Они никогда не предназначались для пассажиров, но их можно было герметизировать, я полагаю, потому что Экипажу иногда приходилось перевозить животных, и, конечно, инхуми должны были сохранить нас живыми, иначе мы бы не представляли никакой ценности. Они контролировали переднюю часть посадочного аппарата с тремя рабами-людьми из Паджароку, которые, предположительно, должны были управлять им. У рабов были карабины, а у инхуми — иглометы, у некоторых из них.

Я ждал, что она спросит меня о Паджароку, но она не стала.

— Крайт попытался направить посадочный аппарат к Витку, но не смог — было уже слишком поздно. Он пообещал мне, что нас с Сухожилием не осушат. На Зеленой у них есть тысячи рабов-людей, кровь которых они берут редко, пока рабы могут работать и сражаться за них.

Вечерня задрожала в моих объятиях.

— Крайт сказал мне, почему она им необходима, когда лежал при смерти. Он не собирался давать мне власть над ними, ты же понимаешь. Я уверен, что он не думал об этом в свои последние минуты. Он думал о том, что связывало его со мной, а меня с ним — о кровной связи между нами.

Она ничего не ответила.

— Долгое, долгое время я тоже не понимал, что он сделал. Если бы я понял силу тайны Крайта, пока мы с Сухожилием были на Зеленой, все могло бы пойти по-другому.

— Нет плачь, — потребовал Орев, сидевший на моем колене.

— Прости, но я ничего не могу поделать. Возможно... Возможно, на самом деле я это понимал. Но тогда... Крайт только что умер, и я чувствовал, что предам его. И не успел я опомниться, как стало слишком поздно. — И я тихо добавил: — Я все еще чувствую, что предаю его, в каком-то смысле.

— Расскажи мне, — прошептала Вечерня. — Ты должен сказать мне, мой муж. Мой единственный любовник. Сегодня вечером ты должен открыть мне тайну.

— Однажды я наблюдал за людьми, у которых была плетеная фигура одного из барахтунов, на которых они охотились. Двое влезли в нее и так шли, а двое других прятались за ней. Именно так, должно быть, поступали инхуми до того, как Исчезнувшие люди добрались до Зеленой, — придавали себе вид животных, на которых охотились, маскировали свой запах, смазывая себя экскрементами своей жертвы, издавали те же самые крики и двигались так же, как и их жертва, пока не оказывались достаточно близко, чтобы ударить.

В этот момент они издавали наши собственные человеческие крики или что-то вроде них, разговаривая между собой высоко в воздухе, их голоса были слабыми, высокими и плывущими. Хотел бы я знать, слышат ли они меня?

— Если бы только мы достаточно заботились друг о друге. Если бы все мы любили друг друга достаточно сильно, они бы вернулись в такое состояние. Мы бы по-прежнему считали их ужасными созданиями, и они все еще были бы опасны, как крокодилы в нижнем течении этой реки. Но они были бы ничуть не хуже.

— Так вот в чем тайна, о которой ты говорил?

— Нет. Конечно, нет.

Я знал, что они кружат над нами, и иногда летели так низко, что я мог чувствовать ветер от их крыльев на своем лице. Я решил, что они вполне могут подслушать все, что мы говорим, и посоветовал себе помнить об этом каждый раз, когда буду говорить.

— Ты должен мне сказать! — потребовала Вечерня.