— Тогда позволь мне сказать вот что. Я уже сказал это Хряку, но я хочу сказать это тебе. Ты знаешь, точно так же, как Хряк и я, то, что было сказано ранее; и мы не дети. Для авгура умереть перед своим Священным Окном, и особенно умереть от стального клинка, как умирают жертвы, — это великая честь. Это смерть, о которой тоскует каждый авгур. Я не хочу сказать, что убийство авгура при таких обстоятельствах не является предосудительным; но когда авгур умирает таким образом, другие авгуры и многие благочестивые миряне должны задаться вопросом, не была ли эта смерть устроена Гиераксом в качестве награды.
— Гиеракс мертв, — сказал Хряк.
Гончая уставился на него.
— Понимаю. Я этого не знал, хотя и предполагал, что это может быть. Без сомнения, это к лучшему.
— Рог?
Он кивнул:
— Да. Что?
— Прежде чем мы уйдем... — начал Гончая. — Ты не боишься, что приедешь в город поздно вечером? Ты же сказал, что не пойдешь в Хузгадо до завтра.
— Сегодня днем я хотел бы посетить четверть, в которой жил. Так что нет. Если только то, что ты собираешься предложить, не займет несколько часов.
— Пятнадцать минут или полчаса, я надеюсь. Пока…
Толстая мускулистая рука Хряка, вооруженная толстыми черными ногтями, обхватила плечо Гончей:
— С тобой, приятель. Все пацаны.
Гончая благодарно кивнул.
— Пока я был у задней стены, я пытался назвать имена богов. Эти... Эти статуи. — Он указал на них. — Ты много о них знаешь. Я это уже видел. Пижма тоже это заметила. Во всяком случае, я не мог их назвать, или только некоторые. Я надеялся, что ты назовешь их и немного расскажешь о каждом из них. Это даст мне возможность кое-что рассказать Пижме. И матери. Я бы и сам хотел это узнать, если Хряк не против.
— Шелк речь? — Орев уставился на него блестящим черным глазом.
— Хо, х'йа. Сделай х'эт, кореш. Сам хотел б послушать.
— Очень хорошо. — Он обвел взглядом статуи. — С чего ты хочешь, чтобы я начал?
— Ну, вот эта. — Гончая указал на ближайшую. — Это ведь Фэа, не так ли?
— Да, ты совершенно прав. Фэа — одна из Семерых, четвертая дочь Паса. Теперь, если подумать, мы не могли бы начать с более подходящего бога, так как мы надеемся найти новые глаза для человека по имени Хряк, а я несу семена кукурузы на Синюю. Пирующая Фэа — богиня исцеления и еды. Она председательствует на пирах и руководит больницами. Как правило, вы можете узнать ее изображения по кабану[141]
рядом с ней.— Да, — с готовностью согласился Гончая. — Вот как я ее узнал.
— Тогда я должен добавить, что в отсутствие кабана Фэа обычно изображают держащей молодого поросенка, а когда поросенка нет, вы можете узнать ее по толстой талии; она — щедрая покровительница поваров и лекарей. Этого достаточно?
Гончая кивнул:
— Следующую я вообще не смог узнать. Кто она такая?
— Дай мне пощупать х'ее. — Толстые пальцы Хряка прошлись по верху и бокам изваяния и исследовали область вокруг его ног. — Х'она носит шлем, не так ли, кореш?
— Да, это так. Шлем с низким гребнем. — Он наклонился поближе, разглядывая статую. — Я хотел сказать, что нет привычного льва, поэтому ты и не смог опознать ее, Гончая, но это не совсем так. Она носит медальон с львиной головой, хотя он слишком мал, чтобы его можно было различить издали. Хряк, который был трупером, конечно, узнал ее по шлему, но я думаю, он боялся — напрасно, — что я могу обидеться, если он назовет ее раньше меня. Она Сфингс, самая младшая из Девяти.
Гончая подошел поближе, чтобы взглянуть на медальон:
— Я рад, что она все еще здесь. Многие ее статуи были разбиты, когда мы сражались с Тривигаунтом.
— Возможно, это замена — статуя выглядит немного новее, чем другие. Если это так, то, скорее всего, именно по этой причине ее льва заменили украшением. Возможно, авгур надеялся, что вандалы примут ее за младшую богиню.
— Хорош бог? — поинтересовался Орев.
Его хозяин пожал плечами:
— Я бы так не сказал, но она не хуже, чем остальные из Семерых. Она слывет храброй, по крайней мере, и в течение своей жизни я обнаружил, что люди, обладающие одной добродетелью, обычно имеют несколько. Можно представить себе человека удивительно храброго, но в то же время алчного, бессовестного, пьющего, завистливого, беспощадного, похотливого, жестокого и все остальное в этом печальном перечне; но никто никогда не встречал такого монстра — по крайней мере, я не встречал.
— Спасиб'те большое, кореш, — сказал Хряк.
Он был ошеломлен:
— Ты же не можешь так думать, всерьез. Я знаю тебя не так давно, но никто из тех, кто провел в твоем обществе хотя бы час, не мог бы предположить, что ты являешь собой массу пороков. Ты великодушен, сердечен и добродушен, Хряк; и я легко мог бы назвать еще дюжину твоих добродетелей — терпение и упорство, например.
— Ты — хороший пацан, кореш.
Гончая откашлялся и, казалось, чуть не задохнулся:
— Я хочу сказать, что Рог говорит и за меня. Я не мог бы сказать это так же хорошо, как он, но я чувствую то же самое. — Последовало неловкое молчание.
— Может, перейдем к следующему? Признаюсь, мне не терпится до него добраться.