Книга Короткого Солнца

Они свернули в боковую улочку. Стена Дворца кальде, изящно украшенная высокими узкими окнами в изысканных каменных рамах, уступила место почти столь же внушительной, лишенной окон стене Сада кальде, стене из огромных камней, грубых и бесформенных, но подогнанных друг к другу, как кусочки головоломки.

Миниатюрная хромающая фигурка тянула его вперед гораздо быстрее, чем он хотел бы идти. Проказа? Для него это было всего лишь слово в Писаниях. Гноящиеся раны или сочащийся из кожи гной — что-то отвратительное. Добрые люди в Писаниях, особенно теодидакты, такие как патера Шелк, были чрезвычайно добры к тем, кто страдал от этой ужасной болезни, которая, как он слышал, была редкой — слышал от авгура, вероятно. От кого-то вроде патеры Прилипала, который учился в схоле.

Внезапно они остановились. Железная дверь, такая низкая, что ему почти пришлось бы ползти через нее, как Хряку, была расположена глубоко между гигантскими камнями; в маленькой темной выемке лежали пустая бутылка и коричневые, обдуваемые ветром листья. Из какой-то столь же темной выемки ее мешковины Оливин извлекла медный ключ, позеленевший от времени; блеснула тусклая вспышка, как от полированной стали. Воткнутый в железную дверь, ключ загремел и завизжал. Глухо стукнул засов, и Оливин прошептала:

— Квадрифонс...

Железная дверь распахнулась.

Пригнувшись, он нырнул в дверной проем, а потом наклонился еще ниже, чтобы пройти под массивными ветвями древнего дуба. За ним виднелась клумба с яркими хризантемами, великолепными в последних лучах заходящего солнца. Где-то играл фонтан.

— Я и не знал, что есть такие двери, — сказал он, и это прозвучало бессмысленно даже для него самого. — Я имею в виду двери, для которых нужно иметь и слово, и ключ. — А потом добавил: — Это священное имя. Настолько священное, что им почти никогда не пользуются. Я удивлен, что ты его знаешь.

Она остановилась и оглянулась на него. Ему показалось, что он уловил блеск толстых очков между грубой тканью, покрывавшей ее голову, и складкой грубой ткани, скрывавшей ее лицо.

— Это просто... Это просто слово. Слово для... Слово для двери. Моя... Моя мать. — (Что-то глубоко трогательное прозвучало в ее голосе.) — Я не помню... Я не помню ее. Она была... Она была сивиллой? Так мой отец... Так мой отец говорит. Она была... Она была сивиллой.

— Хочешь, я расскажу тебе о Квадрифонсе?

Оливин кивнула, это движение было почти незаметно под тенистыми дубовыми ветвями и складками ткани:

— Ты... Ты расскажешь, патера?

— Я не патера Шелк, — сказал он. — Тут ты ошибаешься. Но я расскажу тебе то, что знаю, а знаю я немного.

Ему казалось, что спина вот-вот сломается, и он с облегчением опустился на колени:

— Квадрифонс — самый святой из младших богов. Я имею в виду, что так его называют в Хресмологических Писаниях. Если бы это было предоставлено мне — а, очевидно, это не так, — я бы сказал, что самый святой бог — Внешний, и на самом деле он единственный бог, главный или младший, который действительно свят. — Он засмеялся, немного нервно. — Теперь ты понимаешь, Оливин, почему я не авгур. Но в Писаниях говорится, что это Квадрифонс, и Капитул говорит, что это имя настолько свято, что его вряд ли когда-либо следует использовать, и тогда оно не будет осквернено.

— Говори... Говори еще.

— Я тебя не знаю, поэтому не знаю, склонна ли ты осквернять имя бога...

Она покачала головой.

— Но я склонен в этом сомневаться. Ты не производишь впечатления удачливого человека, а это обычно привилегия счастливчиков. Однако на случай, если я ошибаюсь, я должен сказать тебе, что мы вредим не богам, когда смешиваем их имена с нашими проклятиями и непристойностями. Мы вредим себе. Я сказал, что не считаю большинство богов святыми, но им и не требуется быть святыми, чтобы наша злоба и насмешки рикошетом ударили по нам самим. — Он взглянул на ее закрытое лицо, надеясь увидеть, что ясно изложил свою точку зрения, но ничего не узнал. — Я мог бы сказать тебе гораздо больше, Оливин, но давай в другой раз, когда мы узнаем друг друга получше. Но ты хотела знать о Квадрифонсе.

Она кивнула.

— На самом деле я знаю о нем очень мало, и сомневаюсь, что кто-нибудь знает намного больше меня. Подобно тому как Пас считается двуглавым богом — ты знаешь об этом?

— О... О, да. — Ее голос прозвучал мрачно.

— Квадрифонс — четырехликий бог. То есть у него только одна голова, но с каждой стороны есть лицо, так что он смотрит на восток, запад, север и юг одновременно. Он — бог мостов, переходов и перекрестков, хотя он явно более важен, чем те немногие и простые вещи, которые, казалось бы, имеются в виду. Я сказал тебе, что у него четыре лица.

Не было слышно ни звука, кроме журчания фонтана; потом она сказала:

— У меня есть маленькая статуэтка с двумя... У меня есть маленькая статуэтка с двумя головами.