Книга Короткого Солнца

— Я не пойду за Сервалом, если ты этого не хочешь. — Гимнура неуверенно шагнул к все еще тлеющему дереву.

— Я подумал, что, возможно, ты захочешь рассказать мне об этом, — сказал молодой человек почти небрежным тоном.

— О чем?

— Плох муж! — добродетельно объявила птица.

— Об изнасиловании Лилии и ее убийстве.

Гимнура ничего не ответил.

— Тебя не осудят в суде, пока Сервал не заговорит, и это может быть главной причиной, по которой я собираюсь убить тебя здесь и сейчас. Возможно. Я не уверен.

— Я не насиловал и не убивал.

В голосе Гимнуры послышалась дрожь, и что-то в молодом человеке запело при этом звуке.

— Вас было четверо. Так и должно было быть, потому что лица Куницы и Бульдога не расцарапаны. Рассказать тебе об этом?

— Муж речь! — приказала птица.

— Хорошо, я так и сделаю. Сервал сказал, что он держал ее за ногу, пока остальные насиловали. Кто-то другой, очевидно, держал ее за другую ногу, и, должно быть, третий мужчина держал ее за руки. Иначе были бы царапины, как я уже сказал. Я хорошо разглядел Куницу, когда он сидел за столом, посреди которого стояла свеча, и еще лучше разглядел Бульдога в таверне. И ни у одного из них не было ни царапин, ни синяков. Итак, вас было четверо. По крайней мере, четверо. Итак, не хочешь ли рассказать мне об этом?

— Нет, — ответил Гимнура.

— Я не позволю тебе молиться или умолять, или делать что-нибудь такое же глупое. Но если ты признаешься — если ты расскажешь мне подробно и правдиво, что ты и все остальные сделали и почему вы это сделали, — у тебя будут эти дополнительные минуты жизни.

— Нет, — повторил Гимнура.

— Муж сказать! — На этот раз птица обращалась к Гимнуре.

— Кто-нибудь может появиться, пока ты рассказываешь, и спасет тебя. Подумай об этом.

Гимнура молчал, возможно, размышляя.

— Ты очень, очень хотел мне помочь...

— Я твой друг!

Молодой человек пожал плечами и поднял свой карабин, прищурился, посмотрел на мушку и немного удивился, обнаружив, что света достаточно, чтобы разглядеть ее.

— Ты — мой знакомый. Ты пришел ко мне — как и Каракал, — чтобы сказать, что Сервал хвастался... тем, что вы сделали. Но ты знал намного больше, чем Каракал, или, по крайней мере, намного больше, чем он сказал мне. — Молодой человек опустил карабин. Рано.

— Я передал то, что сказал Сервал. — Голос Гимнуры звучал не слишком уверенно.

— Плох муж! — Птица была полностью уверена. — Стрелять! Стрелять!

— Скоро, — пообещал молодой человек и снова обратился к Гимнуре: — Каракал только сказал, что он хвастался этим. Ты сказал, что он назвал Куницу и Бульдога, и ты даже знаешь, где они избавились от тела Лилии, и смог рассказать мне достаточно точно, чтобы я нашел место — этот пруд. Хочешь услышать еще что-нибудь?

Гимнура покачал головой, и молодой человек с некоторым удивлением отметил, что тот стоит по плечо в воде — если вообще стоит.

— Ну, а я хочу. Видишь ли, я собираю все свои аргументы, чтобы потом простить себя за то, что убил тебя, хотя я уже убил Куницу и Бульдога. Или, может быть, я просто ищу причину, чтобы позволить тебе бежать, как Сервалу. Ты собираешься нырнуть под воду, когда я буду стрелять, не так ли?

Гимнура покачал головой.

— Нет. Конечно, нет. Ну, это мы скоро узнаем. О чем же я?

— Сказать имя, — подсказала ему птица, и на мгновение Гимнуре показалось, что многорукая женщина, которую он видел раньше, стоит в воде рядом с бревном, на котором сидела птица.

— Это я уже сделал. — Молодой человек на мгновение замолчал, задумавшись. — Когда я заглянул в окно дома, где нашел Куницу, я увидел Златоглазку, его брата Саранчу и девушку Златоглазки, Левкой. Они сидели за столом, разговаривая с Куницей или, возможно, играя в какую-то азартную игру. В углу стоял карабин с треснувшим цевьем. Я предположил, что он принадлежит Златоглазке, и даже представил, как Златоглазка выходит и убивает меня из него. Он этого не сделал, но позже ты дал мне тот же самый карабин, чтобы я убил Бульдога.

— Я пытался помочь тебе, — пробормотал Гимнура, — так что это ничего не доказывает.

— Я не говорил, что могу что-то доказать, — ответил молодой человек. Его тон был вполне разумным, зато глаза — совершенно безумными. — Но мне и не нужно ничего доказывать, не так ли? Я знаю. — Он прицелился. Теперь пруд был залит серым светом, от его поверхности поднимались завитки тумана.

— Я хотел, чтобы мы стали друзьями, — упрямо повторил Гимнура.

— Ты хотел, чтобы кто-то другой совершил твои убийства, — сказал ему молодой человек, — и нашел меня. Сервал трепал языком, и даже если он не упоминал тебя — или Куницу, или Бульдога, — ты знал, что братья Лилии выбьют из него твое имя. И ты умрешь. Итак, ты назвал мне их имена и сказал, где находится ее тело, тем самым установив то, что мы, крючкотворы, называем презумпцией невиновности. Где ты был, когда я поймал крюком Куницу? Справлял нужду?

— Атас, — пробормотала птица и щелкнула клювом. Потом повторила, еще настойчивее: Атас! — Гимнура то ли выпрямлялся, то ли вставал, его торс выныривал из воды, пока рябь не заколыхалась едва ли выше его пояса.