По логике вещей я должен был бы сказать, что он попал в такую же ловушку, как и я; естественно, я не сказал ничего подобного.
— Пожалуйста, — сказал я и, кажется, кивнул. — Пожалуйста, помоги мне, если можешь.
— Могу, если ты мне позволишь. Ты позволишь?
Без сомнения, я снова кивнул.
Он подошел к моему карабину — миниатюрная, бесполая фигура. Поднял его, перезарядил и приставил к плечу, целясь в солнце, а может быть, только в край ямы.
— Я не могу использовать его, Рог, — сказал он, — но ты можешь.
— Будь поосторожнее. — Мой голос превратился в слабое карканье и казался голосом незнакомца. — Предохранитель снят, а ты зарядил новый патрон.
— Я знаю. — Он ухмыльнулся мне, и я увидел складывающиеся клыки, которые доходили почти до его подбородка. — Ты можешь убить меня этим. Все, что нужно сделать, — направить его на меня и нажать на курок. Разве не так?
— Я не собираюсь.
— Твой последний шанс исчезнет. — Он снова усмехнулся, проверяя один тонкий клык на подушечке большого пальца, словно желая увериться, что он достаточно острый.
— Я знаю, — сказал я.
Он рассмеялся — веселый, радостный мальчишеский смешок:
— Ты знаешь, кто я?
— Я знаю, что ты. Ты это имеешь в виду?
— Но не кто?
К тому времени я уже был уверен, что он пришел убить меня. Я уставился на листья.
— Я твой лучший друг, единственный друг, который у тебя есть на всем витке, Рог. У тебя есть другие? — Он сел лицом ко мне, положив карабин себе на колени.
Мне нечего было сказать, и я промолчал.
— Ты ненавидишь меня и наш народ. Ты ясно дал это понять, когда я посетил твою лодку. Почему ты нас так ненавидишь?
Я подумал о Сухожилии, бледном и едва дышащем на маленькой кровати, которую мы сделали для него, но сказал:
— Я не буду ненавидеть тебя, если ты вытащишь меня отсюда. Я буду очень благодарен тебе.
— Почему ты так ненавидел меня, когда проснулся и обнаружил меня на твоей лодке?
Прошло много времени, прежде чем я заговорил, по крайней мере минута; но он, казалось, был готов ждать весь день, и наконец я пробормотал:
— Сам знаешь.
— Нет, — он покачал головой. — Я знаю, почему вы, люди Синей, не любите нас, и это прискорбно, хотя и понятно. Но я не знаю, почему ты, индивидуум по имени Рог, так ненавидишь меня.
Я промолчал.
— Меня. Не мою расу в целом, а меня; а ты ненавидишь, и я это чувствую. Почему Рог ненавидит меня? Я пока не буду называть себя. Я еще не определился с именем, а времени у меня предостаточно. Но почему ты ненавидишь меня?
— Я не ненавижу тебя, — настойчиво сказал я. — Я испугался тебя на баркасе, потому что знал, что ты пришел за кровью.
Он ждал.
— Я знаю достаточно о вас, инхуми, чтобы испугаться в десять раз больше. Я знаю, что вы очень сильные, умеете плавать лучше, чем мы, и летать. Я также знаю, какие вы умные.
— Ты действительно знаешь, какие мы умные? Скажи мне. Я бы с удовольствием послушал.
— Ты говоришь на моем языке так же хорошо, как и я, и мог бы заставить меня поверить, что ты — один из нас, если бы захотел. Один из вас был нашим Пролокьютором на Витке длинного солнца. — Я заколебался. — Мне нужно объяснять, кто такой Пролокьютор?
Он покачал головой:
— Продолжай.
— Он притворялся дряхлым стариком, но видел всех насквозь и раз за разом оставлял в дураках наше Аюнтамьенто. Он перехитрил и всех нас тоже. Мы никогда не сомневались, что он был человеком.
— Понимаю. Он был хитрым врагом, который почти уничтожил тебя. — В глазах инхуму вспыхнул огонь, видный под определенным углом и казавшийся почти желтым пламенем.
— Нет, он не был моим врагом, он был моим другом. Или, во всяком случае, он был другом Шелка, и я тоже был другом Шелка. — Я был истощен и измучен болью и не думал о том, что скорее всего этот инхуму никогда не слышал о Шелке.
— Ты хочешь сказать, что ненавидел этого человека за то, что он подружился с твоим другом?
— В моих устах это прозвучало слишком просто.
— Большинство вещей очень просты.
— Патера Квезаль вообще не был человеком, но мы этого не знали. Он был одним из вас, и он пил кровь!
— Я бы хотел поговорить с ним.— Инхуму, казалось, говорил в основном сам с собой.
— Он мертв.
— О. Действительно. Вы набросились на своего друга и убили его, когда узнали, что он один из нас?
Я хотел сказать, что хотел бы этого, что было бы чистой правдой; но гораздо больше я хотел — отчаянно хотел, на самом деле, — вырваться из ямы:
— Нет. Мы ничего не знали, пока он не умер. Его застрелили люди из Тривигаунта, с которыми мы сражались, и он умер от раны. — Это тоже была чистая правда.
— Значит, теперь ты ненавидишь его за то, что он пил твою кровь и обманул тебя, и эта ненависть перешла на меня? И это все?
— Ты пил кровь Бэбби.
— Твоего хуза? Да, я так и сделал. Что еще?
И я действительно начал рассказывать ему:
— У меня есть жена и дети...
— Я знаю. На острове, который называют Ящерица, или Остров Ящерицы.
Наверное, я разинул рот.
— Ты ответил на мои вопросы, так что я отвечу и на твой. Когда я был на твоей лодке, сирена, которая была с тобой, сказала, что вы говорили с людьми на другой лодке. Ты помнишь это?