Было еще темно, когда я проснулся мокрый и дрожащий, или, по крайней мере, мне так показалось. Стоял туман, холодный, влажный и такой густой, что я буквально не мог видеть бушприт со своего места на корме. Я развел костер в нашем маленьком ящике с песком, и мы с Бэбби уселись перед ним, стараясь сохранить тепло и не слишком промокнуть.
— Надо было взять с собой теплую одежду, — сказал я ему. — Я прекрасно знал, что еду в далекое место, но мне и в голову не приходило, что климат здесь может быть другим.
Он только понюхал пепел, еще не вполне уверенный, что я не готовлю в нем рыбу.
Когда я ложился спать, то планировал утром поискать Саргасс. По-видимому, это было утро, но в нем невозможно было искал ее или что-нибудь еще. Какое-то время я раздумывал, не приказать ли Бэбби найти ее для меня, но у меня не было причин думать, что он знает, где она, и если он отправится обыскивать весь остров, то я, скорее всего, потеряю и его.
— Этот туман может продлиться весь день, Бэбби, — наконец сказал я, — и, полагаю, завтра тоже может быть туман. Но в конце концов он должен подняться.
Он взглянул на меня, осторожно шевеля пепел передними лапами.
Приняв его молчание за согласие, я продолжил:
— Как только это произойдет, мы проплывем вокруг острова. Наверное, она заблудилась. Кто бы не заблудился? И самым естественным для нее было бы спуститься с горы, найти море и пойти вдоль берега.
— Ты найдешь ее, если сделаешь это, но я могу отвести тебя прямо к ней, если ты этого хочешь, — заметил голос, казавшийся бестелесным. Это был голос мальчика, и мне лучше сразу же объяснить: так мог говорить кто-то из близнецов.
Я огляделся, но никого не увидел.
— Наверху. — С грацией, живо напомнившей мне маленькую зеленую змею, которую я однажды видел, Крайт скользнул вниз по бакштагу и опустился на корму. Бэбби, ощетинившись, тут же вскочил на ноги.
— Ты хочешь, чтобы я это сделал, Рог? Ты удивишься тому, что мы найдем. Только не говори, что я тебя не предупреждал.
Когда я спал, то положил ружье рядом с собой, и когда проснулся, оставил его под фордеком. Мои руки, тщетно пытавшиеся нащупать его, остановились на ноже Сухожилия.
— Что это? — Он сделал быстрый шаг назад, но я не был уверен, что его тревога была реальной. — Я пытаюсь помочь тебе.
— Ты что, убил ее?
Он поднял обе руки, словно мальчик, пытающийся отбиться от другого, более крупного и сильного:
— Нет! Я не помню точно, что я обещал тебе, когда ты был в той дыре...
— Ты обещал, что не будешь пить кровь — мою, ее или Бэбби. Но это оставляет тебе возможность сделать нам любое другое зло, хотя тогда я об этом не подумал.
Он не захотел встречаться с мной глазами:
— Это было бы несправедливо, не так ли? Ты бы назвал меня обманщиком.
Я так разозлился и так испугался за Саргасс, что потребовал, чтобы он ответил на мой вопрос, хотя он уже это сделал.
— Я никому не сделал ничего плохого. Она жива и, судя по тому, что я видел, совершенно счастлива.
— Тогда отведи меня к ней!
— Сию минуту? Рог, послушай. Я обещал не кормиться тобой, но я пообещал гораздо больше. Я пообещал помочь тебе добраться до Паджароку и все такое. — Он достал из кармана ключ от моего дома и поднял его вверх. — Помнишь это?
Я кивнул.
— Я им не воспользовался. Когда-нибудь я смогу, но пока нет. Ты сказал, что ты рассудительный человек. Ты сказал, что пытался им быть, и ты знаешь, что я хочу найти Паджароку так же сильно, как и ты. Больше, если ты спросишь меня. Есть ли смысл причинять ей вред, когда я не причинил вреда ни тебе, ни твоей семье? Или твоему хузу? Я ведь не стал бы предлагать отвести тебя к ней после того, как причинил ей вред, правда?
Я расслабился. Сам факт, что он, казалось, боялся меня, заставлял меня меньше бояться его, хотя это всегда было ошибкой:
— Прошу прощения. Почему ты сказал, что я удивлюсь, когда мы ее найдем?
Он покачал головой:
— Не скажу, потому что ты мне не поверишь. Мы бы снова поссорились, и это было бы плохо для нас обоих. Если ты хочешь идти сейчас, я покажу тебе, но нам надо отвязать твою лодку.
Мы отвязали баркас от дерева, подняли якорь, и только когда баркас заскользил, как призрак, сквозь сырую серую тишину, я спросил, может ли он вести нас, несмотря на туман.
— Да, могу. Мы все можем, и теперь ты знаешь то, что знают очень немногие. — Он запрокинул голову, глядя в направлении блока на верхушке мачты. — Какого цвета небо, Рог?
Я сказал ему, что не вижу его, что я даже не вижу верхушку мачты.
— Неудивительно, что ты не заметил меня там. Все равно смотри. Какого оно цвета?
— Серого. Туман всегда серый, если на нем нет солнечного света. Тогда он белый.
— А когда ты смотришь на небо в солнечный день? Какого оно цвета?
— Синее.
Он ничего не сказал, и я добавил:
— Это прекрасный чистый синий цвет, а облака — белые, если они есть.
— Небо, которое я вижу, всегда черное.
Мне кажется, я должен был объяснить ему, что для нас ночное небо тоже черное, и попытаться описать его.
— Оно всегда черное, — повторил он, шагнул вперед и забрался на маленький фордек, — и звезды всегда там.