Изида неохотно кивнула. Она была уверена, что Калеб захватил бы ребёнка с собой, если бы не был столь слаб, – однако его приоритеты изменились. Возможно, она была несправедлива к Ники, упрекая её в недостатке материнской любви; скорее всего, оставляя Лиэтт с ними, Ники как раз и руководствовалась здравым смыслом – в последний раз.
– О ней позаботятся, – сказала Изида, не задумываясь над тем, как она сдержит это обещание. Желание забиться в угол с книгой Абсолона стало уже непереносимым.
Ники отвязала канат, Калеб раскрыл свою сердечную книгу. Над ней слабым светом засияло дрожащее страничное сердце. Оно светилось, словно догорающая свеча, когда шлюпка отошла от «Бланш», развернулась носом к
Ники в последний раз взглянула на капитанский мостик, где увидела Лиэтт, заснувшую в переноске. Слёзы струились по лицу женщины, она не пыталась сдержать их. Никогда раньше Изида не видела человека, столь явно раздираемого надвое.
Шлюпка набирала ход, удаляясь от корабля. На фоне красочного буйства
Наконец-то она снова могла свободно дышать и чувствовать. Бессмысленные слоги плясали перед её глазами, и она смеялась от счастья.
Единственный раз она подняла глаза, когда корабль снова взревел, а окружающий его пейзаж изменился:
Далеко на горизонте, посреди гигантских сетей на краю вселенской пустоты, показался рассечённый трещинами силуэт. Снизу от него отделялись нити, напоминавшие масляные разводы, колыхавшиеся под действием невидимого течения. Оцепенев от ужаса, словно в горячечном бреду, Изида поняла,
Глава двенадцатая
– Твой отец хотел поговорить с тобой первым, – сказала Рашель, заходя в камеру, куда поместили Кэт, глубокой ночью. – Но я ему запретила. В присутствии членов Комитета ему ничего не оставалось, как уступить. – Она оглянулась, словно проверяя отсутствие «жучков» и видеокамер. Кэт уже давно обыскала камеру и не обнаружила никаких подслушивающих устройств, но была уверена, что в арсенале библиомантики были другие средства, позволяющие следить за пленниками.
– Я предполагаю, – продолжала Рашель с улыбкой, – что сейчас он очень сожалеет о том, что во всеуслышание назначил меня главой Академии.
– Я хочу к Финниану, – сказала Кэт.
– С ним всё хорошо. Он в соседней камере.
Кэт лежала на спине на тюремной койке, вытянув ноги и скрестив руки за головой, и пялилась в потолок. До сих пор она не удостоила Рашель ни единым взглядом. По её расчётам, Рашель обязательно должна была явиться к ней, чтобы позлорадствовать вволю. Однако Кэт была до крайности удивлена, что её отец вынужден был пропустить к ней Рашель до того, как явиться сюда самому. По всей видимости, в своей новой функции Рашель быстро выучилась манипулировать даже могущественными чиновниками.
Одно время в детстве Рашель и Кэт учились в одном интернате в Унике, до тех пор, пока со всей очевидностью не было установлено, что у Кэт полностью отсутствует дар библиоманта. Покинув родительский дом и поселившись в гетто Либрополиса, Кэт не вспоминала о Рашель Химмель три с половиной года. И тем не менее в другой жизни они с Рашель, возможно, могли бы стать друзьями. Или хотя бы не быть врагами.
– Я хочу видеть Финниана.
– Ты думаешь, твоё упрямство тебе поможет? На вашем счету куча терактов, во всех убежищах расклеены объявления «Разыскиваются» с вашими приметами. Ты что, считаешь, что здесь тебе за это полагается гостиничный номер и пушистый банный халат?
– Вы собираетесь повесить нас, – констатировала Кэт. За себя она при этом не боялась. У неё было несколько месяцев для того, чтобы морально подготовиться к такому исходу событий, и сейчас, когда он наступил, её охватило странное ощущение, что всё наконец-то идёт как до́лжно. – Вы с моим отцом идеально подходите друг другу, не правда ли?
– Он только и мечтает отделаться от меня, чем скорее, тем лучше, – возразила Рашель. – Он пытается разглядеть во мне нечто оправдывающее неудобства, которые я ему доставляю. Но уже сейчас он сомневается в том, что поступил правильно, представив меня широкой общественности как последнего отпрыска Трёх родов. Вероятно, ночные убежища признали бы власть Комитета и без подобного предводителя. У большинства жителей в убежищах сейчас и без того непростая жизнь.