Книга Лазури

Дверь наружу не стали бы караулить вечно, но время беспомощного ничегонеделания тянулось с губительной скукой. Соусейсеки прислушивалась к "птичьему" гомону, а я развлекался тем, что отрывал серебром кусочки поблескивавшего металла от решетчатого пола и лепил из них тускло поблескивающие значки, рисуя на стене ничего не значащие узоры и строки.

Впитывая капельки настроения, они тихонько звенели в своих каменных гнездышках, вибрируя и норовя выпрыгнуть наружу.

Соу только хмыкнула, проходя мимо, чтобы проверить, не ушел ли наш незваный охранник. Видимо, мне стоило думать о чем-то более практичном — но идей у меня не было. Птицы нападут, если я начну разорять гнезда, но иначе мне не прочесть тех книг, за которыми я сюда спустился. Пат?

В знаках все же таилось некоторое очарование, потому что даже хриплый старческий голос слева меня совсем не напугал. Он шел откуда-то снизу, словно говоривший был ростом с кошку и странный акцент придавал ему некоторую трогательность. С трудом оторвавшись от разглядывания испорченной мною глади стены, я с удивлением уставился на удивительного собеседника.

Стоит ли говорить, что он оказался птицей?

Худое, бледное лицо с большими глазами испуганно пряталось в перьях, но его обладатель не спешил улетать, а лишь попятился, когда наши взгляды встретились.

— Великий пожиратель! — воскликнул он, а затем, тише и почтительней повторил, сопровождая слова странным поклоном, — Великий Пожиратель!

— Кто ты, малыш? — стараясь не напугать его, спросил я с улыбкой.

— Я, я, я, к-кто я, ужасный господин? Я не-не-не помню и-имени… — кажется, он истолковал улыбку "пожирателя" как демонстрацию зубов.

— Почему ты здесь, а не со всеми? Ты преследовал нас?

— Нет, я не осмелился бы — но я видел, видел это раньше, пытался рассказать, предупредить…

— О чем? Я не понимаю…

— Рожденный здесь в несчастный час, в подарок — или в наказанье? — я получил видений дар, — немного успокоившись, заговорил птах, — Все не любили слушать "эти бредни", но и молчать было нельзя, ведь твой приход, мой бог, я видел ясно и не мог поверить, как просто истребишь ты свой народ.

— Пока что я не собирался ничего такого делать, малыш.

— Мы вышли из глубинных вод, чтобы искать новый дом, и поселившись тут, навлекли на стаю твой гнев. Только немногие понимали, что наши дома и пища не дары природы, а скорее сокровищница, которую мы грабим. И вот, спустя столько лет, ты явился за своим, Великий Пожиратель.

— И многие знают обо мне?

— Все, господин. Я кричал на всех перекрестках, я говорил и старым, и малым, я учил их — но они прогнали меня, не желая слушать. Глупые, глупые гварки, желавшие просто жить спокойно!

— Что же ты будешь делать теперь, мой маленький пророк? — Маска Лжеца силилась улыбнуться ему, но я запретил.

— Расскажу всем…

— Снова расскажешь? Или на этот раз ты будешь убедительнее?

— Я… я… но что же еще делать?

— Стань моим голосом, изгнанник. Возвести мой приход, и останешься жив.

— Но они не поверят…

— А над этим мы сейчас поработаем.

Мой план был прост, но эффективен. Сама судьба привела мне эту несчастную пташку, провидца, повторившего судьбу Кассандры, и в моих руках оказалась неожиданная возможность сделать его пророчества истиной. Оставалась малость — гварки должны были ему поверить.

Антракс

Я сидел на диване, держа на коленях Наташину голову. Мы уже давно привыкли к этому молчаливому времяпрепровождению, когда я приходил к ней, а она меня почему-то не гнала. Мы не беседовали и не двигались, только моя рука чуть гладила ее по волосам. Вы когда-нибудь оказывались в положении соломинки? Или спасательного круга? Или зощенковской «рогульки»-мины? С ними не говорят. За них просто цепляются и держатся мертвой хваткой. Мы даже ни о чем не думали.

Но в этот вечер мой мозг кипел в работе. Следовало действовать очень осторожно, мягко подавить недоверие и страх, заставить ее не сойти с ума, когда все произойдет. Не хирург требовался ныне, а терапевт. Придется стать врачом. Что ж, если понадобится, я стану сталеваром или кошмаром Дика Форреста — продавцом безопасных бритв. Да хоть клоуном.

— Как ты думаешь, как она там? — нарушила она молчание впервые за долгое время.

— Ей хорошо. Ты ведь там была.

— Да… Я просила главврача дать мне пожить в больнице, но он не позволил. Боится.

— Чего?

— Что с ума сойду, наверно. Он вообще добрый, только строгий очень. И в людях плохо разбирается. Фрейдист.

— Хочешь, я с ним поговорю?

— Не надо… Где я потом работу найду? Да и не сделал он ничего такого уж. Кто я? Медсестричка без высшего образования. Ничего я в этом не понимаю. Помощи от меня никакой. Зачем душу жечь?

— Душа есть только тогда, когда болит. Так считают люди.

— Угу… Мне дед то же самое говорил когда-то. Атеист был, партработник… а в душу верил. И я тоже верить хочу. Она ведь такая маленькая, жить ей да жить еще. Как ты думаешь, может, у детей есть душа? Может, Бог им не дает умирать рано? Воскреснет где-нибудь вдалеке, у другой звезды… Хоть зверьком… цветочком…

Хриплый, тяжелый и безжизненный, ее голос был в сотни раз хуже гнева или слез.