Книга Лазури

Спустя пару часов на столе уже лежала небольшая кучка металлической пыли. Прекрасно. Я встал, подошел к лежбищу и тихонько, чтобы не разбудить Суок, порылся среди шкур. Ага, вот он. Мой плотный волос, который я, видимо, оставил здесь во время прошлого визита. Он почти ничем не отличался от прочих волосков, усеивавших шкуры, но ошибки быть не могло — медведи такой расцветки не водятся, наверно, даже в Чернобыле.

Вернувшись к столу, я порядочно отросшими за это время ногтями разрезал волос надвое. Разделив опилки на две неравные горки, я положил рядом с каждой по половинке. Повинуясь моей воле, на столе появились маленькая жаровня, сосуд из нержавеющей стали и две небольшие формы. Я осторожно раздул пламя и поставил на него сосуд.

Кончики моих пальцев окунулись в бронзовую пыль меньшей кучки и вынырнули, облепленные зеленовато-серым порошком. Я провел ими по волоску. Часть опилок прилипла к нему, как намагниченная. Отлично. Остальные я аккуратно ссыпал в сосуд.

Вскоре поверхность волоска скрылась под слоем бронзы. Я аккуратно покатал его по столешнице, делая слой равномерным. Остатки металлического порошка посыпались в сосуд, где на дне уже тяжело горела алая лужица.

Прищелкнув пальцами, я сотворил себе два тоненьких пинцета. Пальцам застарелого курильщика трудно было направить ювелирный инструмент куда следует, но в конце концов мне удалось поймать края волоска, свести их вместе и аккуратно обмотать один вокруг другого.

Волосок лег на дно меньшей формочки. Взяв сосуд за длинную ручку, я снял его с жаровни и наклонил над матрицей. Тонкая струйка расплава полилась по узкому носику в форму, скрыв волосок. Я не боялся, что он сгорит — я запретил ему гореть.

Теперь самое главное… Я наклонился над формой — острый жар от расплава ударил мне в глаза, — и тихо заговорил. Мои слова не несли в отдельности никакого смысла, разделенные, они показались бы абракадаброй — я шептал то, что каждая мать нашептывает на ухо своему испуганному ребенку в грозовую ночь, когда сверкает молния и гром стучит кулаком по стеклам. Соединенные вместе, слова превращались в нечто, слитое общим умиротворяющим смыслом. В колыбельную. Покой и мир. Тишина и радость. Я с тобой, отныне и навеки.

Усни, чтобы проснуться в белых лучах теплой зари, навстречу новому дню.

Радужная вспышка. Волна тепла от формы. Игра света на полированной поверхности.

Когда Суок проснулась, то первым делом кинулась ко мне.

— Отец, ты уже встал? Тебе нужен отдых, поспи еще немного!

— Все в порядке, дочь. Примерь-ка вот это.

Я протянул ей кольцо. Мое уже сидело у меня на руке.

— Как красиво… — восхищенно взяла его в руки она. — Что это, Отец?

— Просто украшение. Его носят на пальце.

Оно подошло ей на правую руку, на безымянный. Село, как влитое. Не зря я так долго сжимал эти пальцы.

Серо-стальная фигурка похожей на ворона птицы замерцала в лучах Белой Карты, поворачиваемая ее рукой.

— Ты такой добрый… Спасибо, Отец! Ой, да у тебя такое же…

Цоп! Ее ручонки обхватили мою ладонь.

— Ой, нет, не такое же… Такое простое и неприметное, без камушков, без птички… Нет, птичка есть, только печальная какая-то. Почему, Отец?

— Много ли мне надо.

— Много, очень много! У тебя все должно быть в сто раз красивее и лучше!

— Лучшее отдают лучшим, дочь. А ты куда лучше меня.

— Нет, не лучше! — надулась она. — Давай поменяемся, это нечестно!

Я невольно прыснул.

— Твое кольцо мне на палец никак не налезет, а мое тебе придется носить в ухе… или в носу. Ничего не поделаешь, переделывать нельзя.

— Вечно ты себе все самое худшее оставляешь, — обиженно буркнула она. — Ты ведь так и не отдохнул толком, Отец! Тебе станет плохо, сейчас же иди спать!

— Спать некогда, Суок. Нам нужно кое-кого навестить.

— Навестить?

— Да. Мы идем в гости.

История, рассказанная первой дочерью Розена

Нельзя сказать, что не хотелось посмотреть на сон этого медиума. Хоть сны и были вотчиной садовниц, на которую я никогда не обращала особого внимания, но этому человеку, доставшему из-за грани проигравшую мне сестру, сумевшему победить меня, хоть и обманом только для того, чтобы потом предложить союз, спасшему Мегу — просто так, из-за пары обещаний, рискуя всем, что у него было…какого черта? Это было настолько глупо и бессмысленно, что не могло не заинтересовать. Почему? Зачем ему это? Я видела, что он не стремится стать моим медиумом, не спешит брать «уроки», которые явно были только предлогом.

Мегу? Быть может, он — один из тех сумасшедших, которые способны влюбиться, тьфу, в незнакомую умирающую девочку и из-за этого рискнуть собой? Но он говорил об обещании найти Отца для проигравшей Соусейсеки… Найти Отца!!! Невероятная, невозможная идея, которая все же звучала на удивление убедительно — или он просто умел так проникновенно врать?