Книга Лазури

Уже увязли волосы, уже мне пришлось запрокинуть голову, чтобы не утратить дыхание, левая рука давно прилипла к медовой жиже и ушла вниз, прижатая к боку течением. Мимо меня медленно плыли куски человеческого мяса, разбитые и порванные игрушки, кирпичи и осколки стали. Я чувствовал неспешные толчки течения, его медленные и невысокие пороги и перекаты, чудовищный сладковатый запах ядовитых вод мутил мое сознание, смешиваясь со смрадом гнили и глиняной трухи.

Не хочу!

Плавно, вкрадчиво плещущаяся густая влага поднялась еще выше, залепила уши, рот, нос, глаза, мягким и ласковым движением вдавила вниз, в глубину.

Не хочу!!!

Разом пропали и звуки, и запахи. Только застывшие перед неподвижно склеенными глазами янтарные волосяные пряди и боль.

Нет, нет, нет, нет!..

Я снова забился в порыве неконтролируемого, животного страха. Раз за разом я взывал к черному льду, но чудо-оружие, так почти и не использованное мной, либо покинуло меня, либо бессильно было против этой мутной жути. В висках било все медленнее. Кровь останавливалась в жилах. Я пытался кричать, но рот был намертво залеплен желтым ядом. Я был уже на большой глубине и продолжал опускаться. Надо мной, в медовой вязкой толще, дергался чей-то темный силуэт. Такой же бедолага, как и я?.. Мое ли отражение в струях Реки?.. Ответа не было. Ответов больше не будет. Ничего больше не будет.

Желтый свет. Тишина. И боль.

…Но взметнулись в предрассветном небе тонкие пряди белоснежных волос… И я понял, что не умру. Я не мог умереть. У меня не было ни имени, ни памяти, и костлявому перевозчику на берегах мертвой реки оставалось только рассерженно сплюнуть и отвернуться — я ничем не мог ему заплатить. Вселенная… Катись ты к черту, Вселенная. И гуманность свою прихвати за компанию. Плевал я на твои правила. Я — Смеющийся Факельщик, старший из них, и лишен связи с тобой. Я брожу, где мне вздумается, сам по себе. Не тебе указывать мне, что делать.

Высоко надо мной вспыхнула звездочка. Маленькая, подобная робкому светлячку, севшему на желтую занавеску. Такая милая и хорошая. Я улыбнулся и потянулся к ней. Мертвые воды держали мое тело в тисках, но я стремился ввысь, к мерцающему в вышине огоньку, стремился всем своим существом, всем тем, что от него еще осталось.

И что-то стало поддаваться, что-то недовольно захлюпало и заскрежетало вокруг меня, идя невидимыми трещинами. А потом вдруг, издав пронзительный скрежет, переломилось и разлетелось вдребезги. Вместо каменных колодок мои руки окутывала шипучая пена, тонкий вихрь легких пузырьков вскипевшего янтаря. Я провел ладонями по телу, по остаткам одежды, растворяя гибельный клей.

Рассекая воды Несбывшегося руками, как веслами, я понесся вверх, к звезде. Поверхность янтаря гневно и разочарованно чмокнула, когда я прорвал ее и вонзился в черноту неба. Тусклые звезды Н-поля были едва заметны рядом с ее ровным и мягким сиянием. В нем сплелись два цвета — густо-алое свечение ядра, нежно-сиреневый отблеск короны. Как красиво. Я засмеялся от радости и взял звездочку в ладони.

И комочек живого огня, рассыпавшись снопом искр, протек у меня между пальцев.

Капли раскаленного металла, брызнув из глаз, обожгли веки. Я согнулся пополам в пустоте, испустив стон смертельной муки.

Это была она. Я ясно видел ее глаза.

И я не смог ее удержать.

Коракс

Для того, чтобы мой план начал работать, плетениям требовалась память, и немало. По сути дела, им предстояло самое сложное из испытаний — работать без моего контроля, поддерживая жизнь в том, что от меня осталось. Конечно, попади я в руки врачей, они без лишних сомнений отрезали бы руки и ноги, чтобы пытаться сохранить жизнь в оставшемся обрубке, и возможно, им бы это удалось. Вот только меня такой вариант не устраивал совершенно — должно было быть иное решение.

К тому же, следовало не забывать, что основной целью оставалось спасение Соусейсеки из плена полужизни. Как же все-таки неприятно было зависеть от кого-то, кроме себя!

Красный настойчиво просил памяти, и я знал, что это неизбежно. В воды Леты полетели карты городов, в которых я жил когда-то, воспоминания о походах к стоматологу, визиты искавших меня работников военкомата…и все равно этого было мало. Да и для серебра понадобилось бы место. Что забыть? Что во мне погребено бесполезного? Как стереть то, что не повлияет на меня сейчас?

Перебирая и отбрасывая один вариант за другим, я понимал, насколько крепко взаимосвязано все в судьбе и жизни. Не хотелось терять ничего мало-мальски ценного — но нужно было.

Но когда я почти готов был сдаться и отложить нелегкий выбор, идея, неожиданно пришедшая на ум, заставила живую половинку моего рта растянуться в пугающей улыбке. Можно было забыть…радио.