Книга - лучший подарок (СИ)

  ― Слушай, Лобков, мне твои делишки надоели. Хочешь героем прослыть - хорошо, но лови настоящих нарушителей, а не охотников с рыбаками. А этот, сегодняшний, вообще не человек. Ты, что же решил, что ты и судья и палач в одном лице? Сам решаешь, кто виноват, и сразу приводишь приговор в исполнение. А я уверен, что большая часть твоих объяснительных - "липа", и, убитые при попытке скрыться, нарушители, на самом деле, ни в чём не повинные гражданские. Ты, Лобков, доиграешься - я выведу тебя на чистую воду, дай срок. Ты мне скажи лучше - в Аду сгореть не боишься?

  Лейтенант смотрел, будто с насмешкой, на своего командира. Скрытая издёвка слышалась и в его голосе:

  ― Так, ведь Бога нет - значит и Рая с Адом не существует. Насчёт сегодняшнего - по мне, так самый настоящий человек, уродливый, как чёрт, тут я не спорю. А насчёт остальных - не докажете. Невиновных мы не ловим, и не убиваем. Я вам одно скажу - обо мне ещё все узнают. В пример будут ставить, как границу от врагов защищать. А этого не добиться, если всё по уставу делать, и о совести рассуждать.

  ― А кто тебе дал право решать - кто виновен, а кто нет?

  Лобков вытянулся, как на докладе, и с железом в голосе принялся сыпать заученными фразами:

  ― Я офицер-пограничник, и врага чую своим красноармейским нутром, как бы он ни рядился. Если каждый раз сомневаться и рассуждать, враги, как тараканы поползут - не остановишь. А вас, товарищ капитан, я не понимаю - советский офицер, а за нарушителей беспокоитесь...

  ― Прекратить разговоры, товарищ лейтенант! Отныне буду следить за каждым шагом, и советую внимательно отнестись к моим словам. Всё, больше вас не задерживаю.

  После того случая поток сомнительных нарушителей от лейтенанта Лобкова почти иссяк. Но странное тело на плацу сложно было изгнать из памяти личного состава. Солдаты, в большинстве своём обычные парни из деревень и с городских окраин, шептались по углам:

  ― Чёрт это был, точно.

  ― Сам ты чёрт. Рога-то где? Не видел? И я не видел. Это леший, зуб даю.

  ― Какой леший? Они же его из озера вытащили - значит, водяной.

  Парни спорили, но в одном их мнение было едино: появление среди людей такого существа было признаком приближения большой, страшной беды, многим грозящей гибелью.

  Случай с таинственным "нарушителем", и серьёзный разговор с Лобковым случились в конце июля, а уже в середине августа Ивана Сергеевича арестовали. Долгое следствие сильно подпортило до того безупречное здоровье Ивана Сергеевича. На одном из допросов ему удалось познакомиться с доносом, ставшим причиной его ареста. Ровным, красивым почерком его обвиняли в покровительстве вражеским шпионам, сотрудничестве с иностранными разведками, ведении подрывной работы среди личного состава вверенного подразделения, и, даже, в религиозной пропаганде. Там было ещё много чего понаписано - чернил автор явно не пожалел. И подпись не стала для Ивана Сергеевича откровением - автором доноса значился Лобков Захар Валентинович.

  Оправдаться не удалось, и пошло-поехало: пересылка, лагерь в заполярье, потом штрафбат. Иван Сергеевич был не раз жестоко ранен в тяжелейших боях, но встретил победу живым. После войны работал не жалея сил, желая устроиться в новой, мирной жизни. Стал строителем, и был командирован в столицу, строить новое жильё, встретил женщину, да так в Москве и остался. Жена рано умерла, не оставив детей, а жениться по-новой Иван Сергеевич не смог и не захотел. Он уже стал забывать и про службу на заставе, и про мерзавца Лобкова, когда на одном из москвоских вокзалов его окликнули по имени.

  ― Иван Сергеевич?! Грибов!

  Обернувшись, он увидел крепкого, лысеющего мужчину с пустым рукавом вместо левой руки. Узнать его не было никакой возможности - столько времени прошло. Но оказалось, что этот мужчина служил в далёком тридцать девятом на границе в отделении лейтенанта Лобкова. Неведомым образом он смог узнать Ивана Сергеевича. Тот пригласил его к себе. Выпили, разговорились. Обменялись рассказами о боях, историями о мирной жизни, о работе. И, когда градус откровенности достиг максимума, гость помолчав минуту, с тяжёлым вздохом, произнёс:

  ― А ты Лобкова-то помнишь? Командира нашего?

  ― Помню, как же.

  Мужчина помрачнел лицом ещё больше:

  ― А ведь ты, Иван Сергеевич, прав был насчёт него. Я потом много думал, и понял - не все, кого мы приводили, на самом деле врагами были. Но, "при попытке к бегству" мы их не стреляли - сам Лобков, сволочь, всегда убивал. Для него это, как бутылку пива открыть, было. А мы ничего сказать не могли - боялись, аж противно. Мы же знали, из-за кого тебя арестовали.

  ― Я тоже знаю.

  Гость внезапно хлопнул себя рукой по коленке, будто вспомнил нечто важное: