Сказать, что Заложник поинтересовался, было бы преувеличением (Храм мог и не делиться с ним всем, что знал) — скорее Лишенный Имени просто уточнил. Со стороны это звучало так, будто он задал вопрос как бы между прочим, на всякий случай, хотя для определения Дара сущность просьбы имела почти определяющее значение.
— Да, — впервые отвел глаза в сторону бородатый силач.
Тапре показалось вдруг неприличным спокойно стоять рядом
с человеком, обязанным ни с того ни с сего страдать или умирать из-за чужих проблем. Даже понимание того, что и он сам уже вовлечен в потенциальный жертвенный круг, не сглаживало возникшую неловкость. И еще мельком зло подумалось: а может, они погорячились? Может, стоило последний раз рискнуть своими силами, положиться-таки на волю случая? Разве мало было желающих рискнуть? Риск — не приговор…
Эту мысль он стыдливо отогнал.
— Ради справедливости! — тотчас повернул по-своему тему Гихор, и совесть силача решила замолчать.
Шло время.
Шли ноги.
Шли мысли.
«Почему тебе не хочется идти? — спрашивал он (Заложник давно отучился думать о себе в первом лице). — Неужели ты до сих пор не отвык бояться своей судьбы? Тогда что ты делал в Храме столько лет? Учился забывать, истреблял свое «я», превращать себя в чистый лист бумаги?»
Спрашивал, отвечал, перебирал в памяти заученное и удивлялся, почему ему кажутся сухими и неживыми собственные слова… Нет, не собственные — он так долго слушал, напрягая мозг, лишь для того, чтобы уложить в нем преподаваемые в Храме знания, что отвык думать о чем-либо своем. Память услужливо подсовывала готовые словесные блоки, и теперь, чтобы сложить из них новую конструкцию, их приходилось сперва измельчать. Пока что это давалось Заложнику с большим трудом.
…Тропинка.
Дорога.
Пустошь-пожарище. Черная, лысая, грязная… Мертвая.
«Пустое… Боится тело, пока оно живо. Так и должно быть. Страх — тоже часть жертвы. Он нужен… Когда придет срок, он ляжет на жертвенник вместе с остальными чувствами, которым вздумается у тебя появиться… и не надо слишком интересоваться этими людьми, гадать, почему они морщатся или хмурятся. Мальчишка на последнем издыхании, но идет, стараясь не выдать усталости. Воина что-то раздражает. Почему?., не стоит портить Дар излишним сопереживанием. Достаточно и того, что сейчас смысл их жизни — смысл твоей смерти и что судьбы теперь связаны. Навек… На короткий век между знакомством и жертвоприношением».
Как пронзительно пахнет хвоей сосновый лес!..
Не надо наступать на муравьев. По возможности. Они ни при чем.
«Твой жребий труден, потому что ты знаешь, как определить размер и время Дара. Их — потому что это знание им не дано и они обязаны довериться тебе».
…Настоящая дорога. Через нее — бегом, по одному. Правильно, здесь уже далеко от Храма, может шастать кто угодно.
Прекрасная вещь — камыши.
Многовато тины в сапогах.
«Дела, связанные с политикой и властью, всегда жестоки, приходится выкупать грехи обеих сторон. Платить вдвойне».
Что это за птица поет в кустах? Незнакомый прекрасный голос.
Пустырь.
«Ты — это они. Они — это твое сегодня и завтра. Неловко сказано? Слова — шелуха… как и многое другое».
Привал.
Крюк по лесу: непролазный бурелом.
«Даже сапоги натирают… А как эти люди преодолели путь не пойми в чем?»
…Что может быть прекрасней золотистого утра, когда можно видеть форму пробившихся сквозь листву лучей!
Они шли молча до самой границы, будто забыли все слова или боялись их. Может, не все, лишь те, первые, необходимые для начала разговора, за которые зацепятся-потянутся и остальные…
На границе между дикой природой и Территорией Городов пойменный луг уродливо обрывал металлический барьер, сходящий на нет у реки. Казалось, будто огромный нож вошел лезвием в землю, да так и заржавел. На чью жизнь покушались? Городов? Лугов? И то и другое обрывалось под его металлом. Контраст между разделенными этим барьером мирами был разителен — если один жил дышащей вместе с ветром зеленью, менял краски, рожал, умирал и воскресал с каждой новой весной, то второй вечно оставался сырым и пустынным, лишь редкая машина патруля залетала на его подогнанные друг к другу железобетонные плиты, во время Технической цивилизации служившие площадкой для мелких космических челноков.
Не говоря ни слова, Тапранон свернул к реке — этот путь не проверялся властями с тех пор, как вода была признана «мертвой». Одно время радиация и скопившиеся токсины и впрямь убивали, но сила течения мало-помалу уволокла в море или пораспихивала по берегам всю грязь. Полностью? Специально это не проверял никто. Лишь уходящие к Храму были готовы рискнуть — и рисковали.