Бедность одежды, отсутствие обуви и почти болезненная худоба большинства жителей общины не удивляли его: не от хорошей жизни обращаются люди в Храм. Хибарки, строительный материал которых, судя по всему, был набран в старых руинах, произвели двойственное впечатление: Лишенный Имени уже забыл, в каких домах обитают обычные люди, и теперь вспоминал тот, который звал некогда родным. Маленький домик, в котором было тесно, но тепло. Эти были крупней, но в то же время выглядели более жалкими. Что может быть странней шалаша из блочных плит?
— Меня зовут Норкрион, — обращаясь к нему, представился старейшина. — Это — Рианальт, хозяин дома, в котором вы расположитесь до… до… Ну, понятно! А это — Тейчан, которая возьмет на себя роль хозяйки…
Рианальт даже Заложнику показался каким-то чудаковатым. Замызганный, невысокий и длиннолицый, худой, немного сутулый, с длинными патлами светлых прямых волос, забывших о расческе, с шальным, блуждающим, но вместе с тем неглупым взглядом. Что-то в манере Норкриона говорило о том, что он больше привык держаться особняком и неуютно чувствовал себя среди людей. Черты девушки были почти красивыми, разве что несколько тяжеловатыми, ее портило напряженное выражение лица. На первый взгляд она показалась Заложнику совсем юной, но взглянув на нее второй раз, Лишенный Имени понял, что впечатление обманчиво. Скорбная морщинка у глаз и притаившаяся в их черноте усталость выдавали, что Тейчан успела столкнуться в жизни с горем.
— Кроме того, к вашим услугам всегда будут… хм… ваши спутники. Их, надо полагать, представлять не стоит?
— Стоит. Мы не беседовали в пути, — неожиданно для самого себя произнес Заложник.
— Да? — на миг на сухощавом бронзово-смуглом лице Норкриона углубились морщинки. — Хорошо. Это Тапранон, воин и учитель воинов, а это — Рангихор… Пойдемте сразу в дом: не стоит слишком волновать общину.
Заложник кивнул. Он был обязан знать, что его появление вызовет больше суеверного страха, чем благодарности.
— Да, кстати, а как зовут вас и вашего спутника? — поинтересовался старейшина.
— У меня нет имени. Такова традиция — я оставил его в прежней жизни. Если вас это смущает, вы можете называть меня именем человека, ушедшего вместо меня в Храм. Разумеется, если ваши обычаи тому не противоречат.
— Лучше сокращенным вариантом. Линго, — неожиданно предложил Рианальт. — Имя то же самое, но — не то. Не он.
— Пусть так, — с виду равнодушно согласился Заложник.
Какой пустяк — имя. Но его наличие уравнивает с обычными людьми. «Попробуй последний глоточек…»
— А вашего спутника?
— Его не существует, — сообщил уже на ходу Линго.
Теперь его звали так.
— А…
— Но ему нужна будет отдельная комната. Лучше — сарай.
(«Это — жрец», — шепнул старейшине Гихор. «Это — палач», — тихо сообщил Тапранон.)
— Надо — значит, найдется, — пожал плечами Рианальт, хозяин дома, и с трудом сдержался, чтобы не спросить — зачем.
«С именем приходит «Я», — тихо сказал дощатому потолку Линго.
Норкрион сообщил ему суть поручения, едва только они вошли в стоявший чуть на отшибе дом с голубятней (настоящий, как ни странно; его внешние стены, как и требовалось, были сложены из кирпичей, а внутренние — оббиты аккуратно отшлифованными досками), но Заложника больше донимали сейчас мысли, касающиеся его самого.
Поручение состояло в том, чтобы убить Правителя.
Линго хотелось получить хоть каплю удовольствия от последнего глотка существования. Пусть даже жертва из-за этого покажется тяжелей. Каплю, не больше. Несколько минут ничего не значат. Несколько минут из нескольких оставшихся часов или пары дней значат очень много.
— А вы уверены, что жаждете именно этого? — спросил он. Они были уверены. На все сто.
Отдых после дороги продлился меньше двух часов.
— Жизнь одного человека — песчинка в пустыне мироздания.
— Сумасшедший мерзавец при власти — не песчинка!
Линго не должен был устраивать дискуссию по поводу поручения, но имел право на это.
— Тихо. Гихор! — В комнате присутствовали все пятеро, чьи имена Линго знал. На подростка шикнул Норкрион. — Линго, простите его несдержанность…
— Мне все равно.
С чердака доносилось металлическое позвякивание — палач обживался.
— И он, по сути, прав. — Глаза старейшины тоскливо блестели. — Когда-то Правитель Пермангир, которого мы так хотим уничтожить любой ценой, был просто жесток. Жесток, подл, но нормален. Человек в здравом уме все же позволил бы выживать другим. Во всяком случае, поначалу он знал, чего хотел. Мы и тогда его ненавидели за нереальную плату, которую его чиновники драли за любой необходимый предмет, за запрет иметь ткацкие станки, из-за которого нам приходится отдавать половину урожая, за увод людей на принудительную службу в Городах, но все же он знал меру, и даже худшее можно было понять. Не было убийств для развлечения, Территория охранялась от внешних врагов…
— Сейчас — нет?