Книга магов (антология)

— Нельзя… Это… входит в жертву…

— Но ведь они уже свободны?

— Все равно… Пока — нет.

Сделав усилие над собой, Линго постарался сосредоточиться: он собирался что-то сказать Тейчан… то есть не что-то, он хотел поговорить с ней откровенно, попробовать достучаться до ее души.

— Спасибо, — слабым выдохом прозвучал ее голос.

Возможно, она подумала, что Линго не услышит ее слов, и сказала это скорей для себя.

— Это тебе — спасибо…

Улыбнуться у Линго не получилось. Даже четко воспринимать очертания комнаты ему сейчас было нелегко.

Тейчан дернулась всем телом. Незаслуженная, по ее мнению, благодарность обожгла ее как пощечина («Он ведь слышал утром наш разговор!!!»).

— За что?!

— Просто… Ты добрая. Я вижу, — чтобы тратить меньше сил, он закрыл глаза. — Ты можешь об этом… вспомнить?

— О чем вы? — смущение и растерянность разом слетели с ее лица.

— Такие, как ты, созданы для любви… — Он не видел выражения ее лица.

Губы Тейчан сжались плотней.

— …Чтобы радоваться жизни… Потери бывают большими, очень большими, но человек по-настоящему силен не тогда, когда живет прошлым, а когда находит возможность его преодолеть.

Громко хлюпнув, порядочная порция молока выплеснулась на пол. Прислушиваться Линго тоже было сложно: необходимость говорить забирала силы без остатка.

— …То, о чем я догадываюсь… Правда, мне тебя жалко. Но подумай, представь на миг… Кто-то совершает зло, зло — ранит, и раненый от боли причиняет зло кому-то третьему, тот — четвертому… без конца. Кто-то должен поставить точку… Ты добрая…

И перед закрытыми глазами может сгущаться пелена.

Не вовремя.

Когда она рассеялась, комната была уже залита лунным светом, настолько ярким, что можно было не тратить зря свечи или керосин. Лицо Норкриона (Тейчан ушла, давно ушла) казалось бледным, но это было не так: цвет изменила Луна. Несмотря на это, Линго заметил, с какой тревогой старейшина вглядывался в его лицо и как расслабился, заметив, что он открыл глаза.

Попросить, чтобы старик не благодарил, Заложник не успел, но «спасибо» Норкриона прозвучало слишком коротко и быстро, чтобы его можно было остановить, а сразу за ним последовал вопрос — нетерпеливый, подозрительный и требовательный, явно мучивший старейшину слишком долго:

— А то, что вы сделали, точно не помешает главному?

Вот на этот раз Линго усмехнуться удалось.

— Иначе я бы этого не сделал.

— Спасибо еще раз, — осветившая лицо Норкриона радость из-за лунных теней оказалась похожей на карикатурную, хищ-новатую гримасу. — Я не буду мешать, отдыхайте… Вам нужно что-нибудь?

— Нет.

Можно и отдохнуть. Нужно.

— Мы все готовы к Широкому Кругу. Правда! — тоном, какой используют, желая сообщить радостную новость, заявил на прощание Норкрион.

А теперь — спать…

Сон вернул силы: стиснув зубы, Линго сумел подняться и самостоятельно доковылять до уже знакомой скамейки, сделанной из пня. Утро было почти таким же, как и предыдущее, с мягкими красками и росой, но радости у Заложника почему-то не вызывало. Значит, дело было не в росе и не в утре — в нем самом.

Ночью Линго долго снилось женское лицо, пробуждавшее сквозь забытье двойственное чувство: оно одновременно казалось и до ноющей боли прекрасным, и в то же время самым что ни есть непримечательным, словно на него смотрели и оценивали два разных человека, каждый — со своей колокольни. Знакомое и незнакомое. Он не смог вспомнить — чье.

— …Вы слышите меня? Простите, если мешаю. Молю, выслушайте!..

Женский голос не принадлежал Тейчан. В паре шагов от Линго робко переминалась с ноги на ногу незнакомка, прижимавшая к груди какой-то сверток.

— Да?

Она боялась, но в вытаращенных от страха глазах застыла и отчаянная решимость.

— Вы… вы можете сделать чудо? Я приду в Храм, сама доберусь, чем угодно клянусь! Только помогите сейчас, а то я могу не успеть… Молю: помогите!

— Да что хоть случилось?

Он мог бы и не спрашивать: сверток в ее руках шевелился.

— Спасите моего сына!

Она рухнула на колени, протягивая вперед ребенка; край лоскутной пеленки приоткрывал сморщенное красноватое личико, покрытое багровыми пятнами, похожими на уродливые родинки. От толчка малыш слабо пискнул — возможно, у него не хватало сил заплакать во весь голос. Странный холод полоснул Линго по сердцу, слова «я не имею права» застряли в горле. Молящие, полубезумные глаза незнакомки безмолвно кричали, требуя ответа.

— Я не… У него был жар?

— Нет.

— Он кормится только грудью?

— Плохо…

— Прикармливаете его?

— Да.

Ответы и вопросы сыпались быстро. Линго даже почудилось на миг, что кто-то подсказывает ему слова взамен тех, которые следовало бы произнести.

Заложник не принадлежит себе, он — в распоряжении просителей, тех, что отважились на сделку с Храмом и приняли ее условия. Посторонние люди, как бы велико ни было их горе, как бы ни хотелось им помочь, оказывались за бортом. Здесь нельзя обманывать ни себя, ни других, хоть лопни сердце. Но…

— …Вы собирали эти корни на болоте?

— Да.

— …Что здесь происходит? Олвэтар, что ты здесь делаешь?