– Я хочу, чтобы он рассказал, – говорит Людмила, но Маркоса, конечно, смерть интересует меньше, чем жизнь, по каковой причине он сразу начинает рассказывать о Ролане, который входит в лавочку и долго выбирает один баклажан из тех, что в натуральную величину («ммм, чудно пахнет луком, ммм, ммм»), а мадам Бакалейщица искоса глядит на него, ждет, когда ж он решится, глядит, как он кладет один баклажан, но тут же берет другой и щупает его, мадам Бакалейщица громко напоминает о распоряжении муниципалитета, Ролан швыряет баклажан в корзину и смотрит на мадам Бакалейщицу как на диковинного, но еще не классифицированного жука, клиенты ропщут на задержку, начинают толпиться любопытные, а Ролан все глядит на мадам Бакалейщицу, и постепенно нагнетается обстановка крупного скандала, и тогда Ролан очень медленно сует руку в карман брюк и медленно вытаскивает оттуда шпагат, не спеша разматывая клубок и оставляя размотанную часть на полу, он тянет и тянет, а меж тем Патрисио, ожидавший его на улице, так вот, Патрисио входит в лавку с весьма уверенным, и решительным, и гонористым видом, подходит к мадам Бакалейщице, отчетливо произносит «ПО-ЛИ-ЦИЯ», показывает ей зеленую книжечку и быстро прячет ее, пока не увидели, что она из общества «Молодые музыканты Франции», затем хватает конец шпагата и внимательно его рассматривает, дергает конец, меж тем как Ролан продолжает тянуть шпагат из кармана и народ уже сбился в плотную толпу.
– Никаких возражений. Следуйте за мной.
– Но я пришел купить баклажаны, – говорит Ролан. Сильный рывок, шпагата на полу уже валяется метра четыре. Вы что, вздумали мешать розничной торговле. Но ведь я только. Не спорьте, все более чем ясно. Рассматривает шпагат вблизи. А это что такое. Шпагат, мсье. Ага, тогда немедленно следуйте за мной, не то я прикажу увезти вас в тюремной машине. Но ведь я только.
– Два кило картошки, – просит одна дама, стремясь возобновить нормальное течение событий, because [37]у нее малышка осталась одна дома на пятом этаже.
– Вот видите, – говорит Патрисио, дергая шпагат. – Недозволенное нарушение коммерческой деятельности, вы, похоже, не даете себе отчет, что в обществе потребления существует некий
– Не знаю, – говорит Ролан, продолжая вытягивать шпагат.
– Они увидят, что кило картошки подорожало на десять сантимов и что помидоры стоят вдвое дороже, чем в прошлом году.
– Да эта парочка в сговоре, – догадывается старик с кучей пустых бутылок и боевых шрамов. – Ils se foutent de nos gueules ceux deux lа [38].
– И что их заставляют платить за полиэтиленовую тару, которую потом не сдашь обратно, и за рекламу нового стирального порошка, который отмывает ничуть не лучше прежнего, так что прекратите чинить препятствия ритму продажи, пусть себе покупают и покупают, не слишком приглядываясь к ценам и к таре, таким образом общество развивается как нельзя лучше, поверьте.
– И вы затеяли эту комедию, чтобы нам объяснить, что цены поднялись до небес? – говорит дама, у которой малышка осталась одна. – Напрасно трудились, нам и без того тяжко нести свой крест, чтобы еще из-за вас терять время, взвесьте мне два кило некрупной картошки, s'il vous plaоt.
– Сейчас же убирайтесь, или я вызову полицию, – говорит мадам Бакалейщица, уже не верящая в зеленые книжечки.
– Извольте, – говорит Патрисио, помогая Ролану подобрать шпагат и засунуть его обратно в карман, – но вы же сами слышали, что эта дама нас поддерживает.
– Ни в коем случае, – говорит встревоженная дама, – но то, что цены растут, это да, растут.
– И вы очень правильно делаете, что протестуете, – говорит Патрисио.
– Я не протестую, – протестует дама, – я только подтверждаю, и что тут поделаешь.
Так проходит минут десять, а вечером Гомес и Сусана в «Галери Реюни» на улице Терн, в час, когда все толстухи околотка покупают белила, и румяна, и детские нагруднички, и гигиенические полотенца, и колготки, и у основания лестницы и над каждым стендом огромное объявление с лозунгом, столь удачно придуманным одной из умных голов за двести тысяч франков в месяц
и Гомес ждет, пока на нижнем этаже наберется побольше народу, да еще этот надзиратель в синем, направляющий толстух по всем этажам, обувь третий этаж, терки в подвальном помещении, и только тогда Патрисио вежливо спрашивает, неужели в «Галери Реюни» подметают только раз в году, очень-очень вежливо, но так, что несколько толстух и их мужья или дети заинтересовались вопросом и несколько голов поворачиваются к надзирателю, который, судорожно кашляя, вперяет в Гомеса взгляд идиота, ну, конечно же, нет, мсье, на что вы намекаете.
– Намекаю? О нет, – говорит Гомес. – Но если вы, как требует гигиена, подметаете каждый день, то я не понимаю, как можно бравировать объявлением, в котором вы цинично провозглашаете, что производится ежегодное подметание.