–
Наконец подъехала “семерка”. Ленивый троллейбус, очень долго ползущий по местам моего детства: от конечной – улицы генерала Ермолова, где я жил с бабушкой в детстве, до конечной – кинотеатра “Ударник”, в “доме на набережной”, где жил мой друг (надо было лишь перейти через мост). И главное, что за столько времени он не изменил своего маршрута. Метафора вечности. Только сидения продавлены. Я сел на самое высокое, второе сзади, у окна, снова открыл Фриша. “…На Ганне Ландсберг, она из Мюнхена, полуеврейка.”
– Как она?
– Спуталась с каким-то девятнадцатилетним мальчиком, идиотка!
– Да?..
Мы шли по Малой Филевской улице, в сторону отцовского дома. Меня словно током шибануло.
– Значит это серьезно?
– Не знаю, что у неё там серьезно, – Лена явно не хотела входить в мое положение. – Позвони ей.
Я знал, что Лене нужно было убедить подругу не спорить с Лурье и согласиться на предложенный вариант размена, и я своим влиянием вполне мог помочь в этом. Она умело сыграла на моей ревности. “Ты возьмешь меня, такую испорченную женщину, в жены?” Какой кошмар! Даже не знаю, почему я вспомнил о ней. Может потому, что видел недавно Ленку на “Новослободской”. Странная смесь боли и желания: будто лежишь в клинике и сладкий зуд выздоровления постоянно возвращает тебя к жизни. К жизни… Пить водку втроем на краю Ново-Спасского прудика, резать арбуз и ловить устриц в Пахре… Это тоже была жизнь. Ей тоже было двадцать восемь, а её мальчишке десять лет…
“…ход моих мыслей был мне совершенно ясен: я не женился на Ганне, которую любил, так почему же я должен жениться на Айви? Но сформулировать это, не обидев её, оказалось чертовски трудно, потому что она ведь ничего не знала о Ганне и была хорошей бабой…”