Книга Мануэллы

С Яной я познакомился в Интернете, и, как водится, её воочию не видел. Конечно, она прислала мне свои фотографии, но кто за что может поручиться во всемирной сети? Дружба наша, как и полагается, была теплой… “Миша, приветки!

Да.... не получается у меня спокойно жить… а то бы каждый день писала…;) не успела с одним разобраться, (то есть наконец выбрать), как навалились проблемы с родителями… разборки по поводу этого самого выбора… тяжеловато все это… Просто после трех недель общения мы решили, что нам надо срочно жениться, или как минимум жить вместе, чего мои родители, не замечавшие ранее за мной столь необдуманных поступков;) естественно понять могут с трудом…

« Хотел было приехать к тебе вместе с подружкой, полазить по культурным достопримечательностям, посмотреть на Неву, да сорвалось. Надолго ли? Ежели соберешься, напиши. Я большой специалист по достопримечательностям… а с моим умением ориентироваться в городе, поход получится вдвойне интересным – a la Сусанин. А есть несколько районов в городе, где я умудряюсь заблудиться в любом случае, и тогда пути, которыми я выбираюсь просто в книгу рекордов заносить можно;) А расскажи про твою подружку… у интересного человечка должна быть необычная подруга… я прав? кстати, если ты уже пришел в себя после Кортасара, почитай Милорада Павича… Я сама правда только начинаю, времени катастрофически нет, но уже точно знаю, что понравится… Что-то на литературу меня потянуло – ну тогда уж сразу – Макс Фриш и Борхес…

Ну пока все… появляйся… обязательно…» Вот так родился Фриш…

Погода стояла замечательная, не то, чтобы замечательная в смысле яркого солнца (белесая дымка притупляла все краски), но очень мягкая, теплая и ленивая, за что я люблю субботнее летнее утро. Я проезжал мимо “Мосфильма”, где работал Наташкин дедушка и рядом с которым, метрах в трехстах, за церковью и площадкой для гольфа, находился её дом. Я вспомнил, как она, будучи школьницей, принимала у себя на балконе первого этажа по ночам одноклассников, и как потом папа поставил там решетки, чтобы прекратить эти опасные для созревающей девочки посиделки. Вспомнил, как с братом она каталась на плоту по маленькой Сетуни, а потом заявилась домой вся грязная как раз перед каким-то знаменательным событием. Я не смогу это забыть, как того бы хотела Оксанка, другое дело, что сами воспоминания, как это блеклое, теплое небо – не более чем приятны, комфортны. Они уже не способны породить действие или сожаление – это лишь воспоминания, – мертвое прошлое, которое тащится за тобой, и ты не знаешь куда его всунуть, чтобы не отвлекало, не беспокоило, не сбивало, как раз и навсегда повернутая стрелка с пройденного пути. Угрызения совести бессмысленны. Воспоминания, это сон, образ, они должны восприниматься только с эстетической точки зрения, иначе ад. Ведь, не смотря на мое предательство, наши отношения остались удивительно добрыми, – просто не сложилось у нас, не сложилось нас, но каждый продолжает любить другого, как человека, как удивительного человека и благодарить судьбу, что однажды свела наши сердца.

Мне приятно так думать, я не знаю, как думает она сейчас в Тусоне, но, будучи осведомлен о человеческой природе и о характере данного человечка, подозреваю, что не многим хуже.

“Айви ждала меня дома”.

Оксанка любит колоть меня тем, что произошло между нами тремя – это её право, она заслужила его страхом неопределенности, унижением своей гордости (как же это последнее для неё было тяжело!). Она любит вспоминать Наташу, как упрек, но вряд ли подозревает, что любит её; как незабываемое приключение нашего медового месяца, как свой триумф, в конце концов. И ей нравится, что я вел себя именно так, что во мне было “слишком много благородства”, хотя это и причинило много страданий нам троим.

“Марсель прав: огонь – вещь чистая, а земля от ливня – от одного единственного ливня – превращается в жидкую грязь, она начинает шевелиться от бесконечного множества личинок, становится скользкой, а в свете зари кажется гигантской лужей зловонной крови, месячной крови, кишащей головастиками, посмотришь – в глазах рябит от их черных головок и дергающихся хвостиков, точь-в-точь сперматозоиды, в общем – ужасающая картина. (Я хочу, чтобы меня непременно кремировали.)”

Может быть, Оксанка права – я не уверен в себе. За все время, что живу, я научился лишь различать еще издали подарки Судьбы и не брезговать ими пользоваться. Можно даже сказать, что Судьба до сих пор кормила меня, как Капитолийская волчица Ромула и Рема. Хотя не баловала. Но зато учила смаковать то немногое, что давала: “Мало иметь деньги на черную икру, нужно еще уметь наслаждаться ею”4. Счастье понимается по-разному, я всегда тешил себя, что его надо искать в качестве – это все лучше, чем злиться на мир и считать себя обделенным. “И сами несчастья свои обрати во благо себе!” Старый христианский принцип.