Книга мертвых-2. Некрологи

Отнюдь не случайно единственным, кто сейчас высказался о Солженицыне с откровенной завистью, был другой русский политик, Эдуард Лимонов, о котором тоже можно „сказать многое" (читай - скверное), но который, в отличие от многих прочих, тоже является по натуре игроком, а не фигурой. И его слова: „Я всегда внутренне соревновался с Бродским и Солженицыным, и после смерти Бродского и Солженицына я осиротел" - нужно понимать именно в этом ключе. Лимонов не соревнуется с писателем и поэтом, не это его волнует. Нет, он сравнивает себя - как политика и игрока - с другими игроками. (Кстати, Бродский был той же породы.) Действующими примерно теми же средствами, что и он: логично ведь сравнивать себя с теми, у кого на руках были похожие карты. И достигшими, похоже, большего. Несмотря на то, что у Лимонова - партия, а Солженицын не стал делать какую-нибудь „национально-консервативную коалицию", хотя многие от него этого ждали. Почему не стал - отдельный разговор. Возможно не смог, а возможно - рассчитывал на большее (скорее всего, на место общенационального гуру, „русского Ганди") и проиграл. „Что не отменяет ».

Дмитрий Быков, писатель, отвечает на*вопросы «Независимой газеты» о Солженицыне тотчас после его похорон: «Я думаю, что прежде всего он был писателем. Россия ценит не убеждения, а ценит профессиональную состоятельность и масштаб. Как писатель он велик. Я считаю его наследником Достоевского: его романы так же типологичны, полифоничны и идеологизированы. Его герои тоже подвергаются испытаниям и болезням, что тоже очень интересно. Как и Достоевский, он очень публицистичен. Место Солженицына сопоставимо с местом Фолкнера. Как ни странно, в связи с Солженицыным вспоминается Хемингуэй, ибо у обоих - апология сильного, азартного человека. Вообще азарт жизни, тотальное благополучие, опора на консервативные ценности. Не напрасно называли Солженицына отшельником, он был очень аутичен. Но как политик он был активней и успешней, чем сейчас Лимонов, и противоположен ему, хотя Лимонов и является его наследником».

Некоторую деревянность текста Быкова я отношу за счет того, что, видимо, редакционная девочка опрашивала его по телефону и законспектировала в соответствии с уровнем своей скорописи и развития.

В том же опросе НГ приводится мнение о Солженицыне Сергея Сибирцева. Он начинает: «Ушел из жизни русский пророк». И тоже связывает Солженицына со мной, вспоминает забытый мной эпизод. «Вспоминается и триумфальное возвращение знаменитого изгнанника на родину летом 1994 года. В те дни проходил съезд Союза писателей, на котором я

присутствовал вместе со своими известными коллегами-писателями <...> Помню горячее и нервное выступление Эдуарда [Лимонова], его резкое неприятие личности „этого барина, этого предателя Советской России" (ручаюсь за смысл цитаты). Но пафос его выступления был точен: главная книга Солженицына „Архипелаг ГУЛАГ" сработала как мина чудовищной разрушительной силы, разметавшая чистые, светлые иллюзии дальних и близких друзей и адептов страны Советов - иллюзии о заповедном царстве добра и справедливости...»

Кирилл Лодыгин в статье «Возвращение Солженицына» пишет: «Я специально поискал, что о смерти Солженицына сказал Эдуард Лимонов». Далее Лодыгин сообщает, что я сказал, вы уже знаете что, остановлюсь лишь на нескольких моих фразах, процитированных им: «Александр Солженицын был историческим персонажем, его смерть - настоящее (историческое) событие. Так как вместе с ним ушла целая эпоха». «Он стал могильщиком Советского Союза и акушером современной страны. Несмотря на то, что я часто спорил с Солженицыным, был с ним не согласен, его значения я никогда не скрывал. Он был сильным идеологом». Далее Лодыгин делает неверный, но бог с ним, вывод: «Настоящая живая эмоция, уловимая в лимоновских словах, - это зависть. На это стоит обратить внимание. Двух этих деятелей довольно часто сопоставляли. Сопоставление, в общем-то, напрашивалось. Не как писателей, хотя по степени литературного дарования и вклада в литературу они тоже вполне сопоставимы. Но главное не в этом. Как заметил несколько лет назад Леонид Радзиховский, „каждый из них «вычислил» свою жизнь, жил не по принципу «стимул - реакция», а в жестком соответствии с придуманным им жизненным планом. Толстой считал такую способность критерием мужского поведения. И Лимонов, и Солженицын добились на этом пути успеха, каждый по-своему"».

Многие из наблюдателей русской жизни понимают, что в соборе Донского монастыря могло никого и не быть; только тело Александра Исаевича в гробу с повязкою на лбу и проходящий с зажженной желтой свечой Эдуард Вениаминович, пристально глядящий на лик покойного. Можно и картину такую нарисовать. А вот то, что покойный и человек с желтой свечой друг другу были противоположны и друг друга не любили, не имеет к делу передачи титула властителя дум от покойного к живому никакого отношения. 6 августа я забрал этот титул в соборе Донского монастыря и ушел. Он сейчас со мной.

МОЙ ГЕНЕРАЛ