Книга мертвых-2. Некрологи

— Тогда приступим к прощанию. Прощайтесь с покойной!

Сын старухи пошел первый, как будто только и делал, что прощался с покойными. Легкий, в своем черном бушлате и черном свитере, седой, похожий на черт знает какого полярника или капитана Немо. Подошел, наклонился, поцеловал платок на лбу старухи. Прошептал: «Ну вот ты и умерла, мама! Покойся с миром! Прости, я был тебе плохим сыном…» Старуха лежала с таким неземным и нечеловеческим лицом, как будто кусок горной породы или сломанная кость мамонта в снегу. Он отошел, за ним пошла тетя Валя в платочке на окрашенной голове, простилась с подругой. Что уж она там ей сказала, сын старухи не слышал.

— Прощание окончено, — сказал распорядитель. Взял крышку гроба и накрыл старуху, его мать. Зазвучала скорбная музыка. Распорядитель так же умело, как час назад водитель, вбил уверенные гвозди в гроб. Буф! Буф! Буф! Теперь уже вогнал их до шляпок.

Гроб вдруг поехал с постамента вверх, устремляясь в проем в стене, закрытый красными шторами из бархата. Чуть споткнувшись у самых штор, гроб смел их, и в несколько усилий ушел в недоступное прощающимся пространство. Шторы вернулись за ним в прежнее состояние. Музыка стихла.

— Церемония окончена, — сказал распорядитель.

Они пошли к выходу — ковыляющая старуха с больными ногами, тетя Валя, другие женщины, его охранники и пассажиры «шевроле». Выйдя под дождь, он подумал, что вот одна проблема, угнетавшая его уже несколько лет и ставшая зудящей болью к новому году, решена природой. «Нет человека — нет проблемы, — горько подумал он. — Одна мать, угнетавшая меня собой, ушла, но другая мать, мать моего сына, осталась», — признался он себе.

Они загрузились в тот же автобус, и тот же водитель помчал их, теперь уже неосторожно, обратно, на Новые дома. Сын старухи думал, что, собственно, свою миссию он выполнил. Можно бы и в Москву, но моральный долг перед женщинами, сиделками и соседями, принявшими значительное участие в этих похоронах, собственно они-то все и сделали, требовал удовлетворения. Их ждали поминки: самое приятное в церемонии смерти, языческий обряд алкоголизации и насыщения скорбящих.

В сущности, мать была самым старым, и давним персонажем его насыщенной людьми и приключениями жизни, потому то, что она наконец фактически исчезла из бытия, ничего не меняло в уже сложившейся картине мира. На самом деле он давно вычеркнул отца и мать из живых, и если писал им из тюрьмы, отвечая на их письма, то этим лишь соблюдал формальности. Именно в тюрьме он подвел итог своему отношению к семье, написав трактат «Монстр с заплаканными глазами». За годы, прошедшие со времени написания трактата, у него не было причин пересмотреть свои взгляды. Когда его освободили из лагеря, он, повинуясь скорее внушению своего друга-адвоката, у того были традиционалистские ценности, отправился на машине, взяв пару охранников, к родителям. На границе на пропускном центре Гоптивка украинские пограничники нервно заметались, увидев знакомую бородку и очки. В конечном счете он узнал, что ему запрещен въезд в Украину уже давно, что есть два постановления СБУ по этому поводу — одно от ноября 1999 года, другое, датированное мартом 2003 года. В марте 2003 года он сидел в тюрьме — ожидал приговора, поэтому мотивы, какими бы они не оказались, для постановления Службы безопасности Украины были либо лживыми, либо абсурдными. Но к кому было апеллировать? Не к кому. Ему поставили в паспорт штамп, что ему запрещен въезд в Украину до 25 липня (то есть июля) 2008 года, и пришлось поворачивать автомобиль. «Скажите спасибо, что мы не задержали вас на трое суток. Ведь вы пытались пересечь границу», — сказал ему на прощание украинский офицер. «Спасибо», — сказал он.

Отец в то время уже слег. Ему надоело жить. Он ничем не был болен — просто предпочел лежать, а мать его обслуживала. Для нее наступили тяжелые времена… Когда в «лексусе» адвоката они приближались к Белгороду, традиционалист, его адвокат, сказал, что сейчас он сгрузит сына старухи в гостиницу, а сам поедет, заберет и привезет сюда, в Белгород, старуху. Отца же отдадут на эти полдня на попечение охранников. Благородный адвокат. Если бы не его инициатива, сын старухи укатил бы в Москву без сожалений. Жестокий человек, он не понимал этих сентиментов. Его никто никогда не жалел, ни любимые женщины, ни власть, ни тем более враги и противники. Они же честно пытались проехать. Чего же еще?