Книга мёртвых

Но не успел он подумать об этом, как услышал хриплый злобный смех. Ему показалось, что по лицу Родерика Андары, изображенного на картине, скользнула насмешливая улыбка, хотя, конечно, это было невозможно. Затем наваждение развеялось, и Сарим де Лоре увидел картину такой, какой она была на самом деле — старой и покрытой трещинами. Кое-где краска поблекла, а в углу рамы сплел свою сеть паук, так что часть лица Андары была покрыта паутиной. «Это всего лишь картина, — уговаривал себя де Лоре. — Всего лишь картина, не более того». Но все же он не был в этом полностью уверен.

У меня возникло ощущение, будто я очнулся от чудовищного кошмара и оказался в другом сне. Однако этот новый сон напугал меня еще больше, поскольку на самом деле он был реальностью.

На государственном палаче не было ни красной накидки, ни соответствующего головного убора. Одетый в потертые темные штаны и темно-серый пиджак с кожаными заплатами на рукавах, с мучнисто-белым и каким-то невыразительным лицом, он скорее напоминал ремесленника, собиравшегося поставить набойки на туфли или починить медный чайник. Он вовсе не походил на палача, намеревавшегося убить человека, как того требовал закон.

«Безумие, какое-то невероятное безумие», — подумал я. Даже прикосновения к моим плечам не казались мне реальными. Палач привычным движением снял с меня мерку и приказал своему помощнику взять веревку покороче.

— Все должно быть по правилам, — будучи мастером своего дела, уверенно заявил он.

— Оставьте эти глупости, Вайтерс, — строго произнес Коэн. — Давайте закончим с этим, чтобы я наконец-то мог позавтракать.

Палач нахмурился, даже не пытаясь делать вид, что сожалеет о промедлении, и, не говоря ни слова, начал сооружать петлю подходящего размера.

Постепенно комната перед моими глазами начала расплываться. Я чувствовал… Невозможно описать словами, что же я действительно чувствовал в это мгновение. Нет, мне не было страшно, наоборот, я ощущал какое-то истерическое веселье. Воспоминания калейдоскопом кружились в моей голове: заседание суда, ночь, проведенная в оковах в тесной и сырой камере, утро, последняя трапеза, визит священника… Я был убежден в том, что все это лишь кошмар. Вскоре я проснусь, откроется дверь и сюда войдут Говард с Рольфом. Они скажут мне, что я стал жертвой злой шутки…

Чья-то рука опустилась на мое плечо. Вздрогнув, я взглянул на равнодушное лицо палача.

— Пойдемте, — сказал он. — Пора.

Ноги сами понесли меня к виселице. Ступеньки чуть прогибались под ногами, и монотонный звук моих шагов эхом отдавался у меня в ушах. Я не мог оторвать взгляд от покачивавшейся на ветру петли. «Я умру! — волнуясь, подумал я. — Прямо сейчас!»

Повернув меня, палач набросил петлю мне на шею и, педантично проверив узел, поправил веревку. Я завороженно смотрел на Коэна и с полдесятка свидетелей, собравшихся у подножия виселицы.

— Пора, мистер Крейвен, — холодно заявил Коэн. — У вас есть последнее желание?

Я хотел что-то сказать — все равно что, только бы выиграть еще пару секунд жизни, этих драгоценных мгновений, но голосовые связки отказали мне, и я только молча покачал головой.

Коэн кивнул, как будто ничего другого и не ожидал.

— Да пощадит Господь вашу душу, мистер Крейвен, — спокойно произнес он. — Лондонский палач, исполни свой долг.

Его слова донеслись до меня словно издалека. Подняв голову, я посмотрел на покрытый пятнами потолок и неожиданно подумал о том, что не попросил разрешения еще раз увидеть рассвет. Впрочем, теперь уже было слишком поздно. Я чувствовал себя легким как перышко. Сейчас мои мысли обратились к Говарду, Присцилле и дому на Эштон-плейс.

Когда палач потянул за рычаг, для меня это движение было не более чем игрой теней. Я не почувствовал, как исчез пол под моими ногами, и на мгновение ощутил невесомость. Мне еще подумалось, что когда-то я читал, будто казнь через повешение довольно приятна. На самом деле это не так.

Бездушные убийцы [19]

— Он мертв, Говард. Они убили его! Сволочи! — Глаза рыжеволосого великана опухли от слез, а лицо покраснело. Он уже давно не контролировал себя. — Он мертв. — Рольф все бормотал и бормотал эти слова, непрерывно всхлипывая, так что его тело подергивалось, как от судорог. — Роберт мертв!

Говард дрожащими руками протянул Рольфу седьмой или восьмой бокал коньяка. Может, Рольф выпил и больше, поскольку Говард уже перестал считать. Рольф и в этот раз влил в себя алкоголь и бровью не поведя, будто это был обычный чай. Результата, на который рассчитывал Говард, добиться не удалось, как и с предыдущими бокалами. Наоборот — если это вообще было возможно, — отчаяние Рольфа лишь возросло. Прошло уже три часа, как доктор Грей сообщил им новость о казни Роберта Крейвена, а этот громила ростом в семь футов по-прежнему плакал, будто маленький ребенок. Впервые со дня их знакомства Говард успокаивал Рольфа, сохраняя ясность ума, а не наоборот.