Книга Мирдада (СИ)

Будь же просителем, ветер, моим,

Выпроси песнь для меня у цепей

В мрачной темнице Бетара.

Будь похитителем, солнечный луч,

Мечту для меня укради у цепей

В мрачной темнице Бетара.

В небе царил я могучим орлом,

Был королём я.

Правит сова нынче небом моим,

И сирота я,

Крылья обрезали птице моей

В мрачной темнице Бетара.

Слёза выкатилась из глаз Цаморы, руки его опустились, голова задрожала и склонилась над арфой. Его слёзы дали выход нашему горю, так долго сдерживаемому, и оно вырвалось на свободу.

Майкайон вскочил и с криком "Я задыхаюсь!" бросился к двери. Цамора, Микастер и я последовали за ним через двор к воротам, за которые братьям выходить не разрешалось. Майкайон рывком отодвинул засов, распахнул ворота и выбежал на поляну. Мы ринулись за ним.

Солнце согревало нас, слепило глаза. Всюду, до горизонта, волнами выступали укутанные снегами горы. Всё сияло и искрилось, над миром висела тишина, и только скрип снега под ногами нарушал её очарованье. Холодный воздух обжигал лёгкие, но, несмотря на это, его прикосновения казались нам ласкающим дуновением, и мы почувствовали себя обновлёнными и возродившимися, хоть и не прилагали к тому усилий.

Даже настроение Майкайона изменилось. Он остановился и воскликнул: "До чего же прекрасно дышать! Да, просто дышать!"

И впервые мы наслаждались свободным дыханием и ощущали прикосновение Великого Дыхания.

Мы прошли ещё немного вперёд, и тут Микастер заметил силуэт на отдалённой возвышенности. Кто-то сказал, что это - волк, другие решили, что это - обломок скалы, с которого ветром смело снег. Нам показалось, что силуэт движется в нашу сторону, и мы решили пойти навстречу. Чем ближе мы подходили, тем отчётливее вырисовывалась фигура человека. Майкайон подпрыгнул и закричал: "Это - он!"

И это был он - мы узнали его лёгкую походку, его благородную осанку и гордо поднятую голову. Ветерок играл складками одеяния Мастера и развевал его тёмные волосы. Солнце тронуло его лицо лёгким загаром, и оно светилось. Глаза его, тёмные и полные грёз, смотрели на нас, излучая уверенность и Любовь. Его ступни, обутые в деревянные сандалии, покраснели от мороза.

Майкайон подбежал к нему и упал перед ним на колени, рыдая и смеясь, и повторяя: "Наконец-то моя душа вернулась ко мне!"

Остальные трое проделали то же, но Мастер поднял нас, обнял каждого и сказал:

-Примите Веры поцелуй. Отныне с Нею вы будете ложиться спать и просыпаться с Верой в сердце, и никаким сомненьям не будет уж приюта в ваших снах, и вам они уже не помешают на праведном пути.

Когда четверо братьев, оставшиеся в Ковчеге, увидели Мастера у дверей монастыря, они решили, что это - призрак, и перепугались. Но когда он приветствовал их, назвав каждого по имени, они опомнились и бросились к его ногам, все, кроме Шамадама, который словно прирос к креслу. Мастер обнял их.

Шамадам глянул на Мастера и затрясся, лицо его стало мертвенно-бледным, губы дрожали, а руки пытались за что-нибудь ухватиться. Он соскользнул с кресла и на четвереньках подполз к Мастеру. Он обхватил его ступни и, опустив голову, произнёс: "Я тоже верю". Мастер поднял его, не поцеловав, и обратился к нему:

- Шамадам трепещет от страха. Страх велит ему сказать: "Я тоже верю".

Шамадам дрожит и преклоняется пред "волшебством", что помогло Мирдаду из Чёрной бездны выбраться и из тюрьмы Бетара выйти. Возмездия боится Шамадам. На этот счёт пусть будет он спокоен и сердце откроет Вере.

Вера, что рождена волнами страха,- лишь пена на волнах. Со Страхом вздымается она и с ним же убывает. Истинная Вера на стебле Любви цветёт, а Осознание - плод Её. И если Бога ты боишься, тогда не верь в Него.

Шамадам (отползая назад и смотря в пол): В своём доме Шамадам стал изгоем и бесстыдником. Разреши мне хотя бы на один день стать твоим слугой и принести тебе еду и одежду. Ведь ты, наверное, проголодался и замёрз.

МИРДАД: Есть у меня еда, которую на кухне не готовят, согрет теплом я, что ни огонь, ни зимняя одежда не дарят телу. Может разве Шамадам таким теплом и пищей запастись?

Смотри! Пришло зимою море на вершины, вершины рады им укрыться, как одеялом, чтоб согреться.

И море тоже радо на вершинах возлежать и ненадолго отказаться от движенья. Придёт весна, и море, как спящая змея, от сна воспрянет и вернёт свободу, что временно зиме в залог вручило. И снова станет берег омывать и в воздух воспарять, блуждать по небу и землю орошать, где пожелает.

Но люди есть, что в спячке пребывают всю жизнь, и в их краях - всегда зима. И не увидели они ещё примет Весны. Мирдад - примета! Предзнаменованье Жизни, а не похоронный звон. Как долго спать ещё намерен ты?

Поверь мне, что жизнь людей и смерть - ни что иное, как зимний сон. И я расшевелить их ото сна пришёл, позвать на воздух свободной жизни, прочь из их берлог. Поверь мне, себя же ради.

Шамадам стоял, не двигаясь, и слушал. Беннун напомнил мне, чтоб я спросил у Мастера, как ему удалось выбраться из Бетарской тюрьмы, но мой язык не мог выговорить этого вопроса. Однако Мастер догадался на него ответить.