Книга начал

И тишину кладбища нарушает ее торжественный голос. Преподобная Руфь Гамильтон читает так, будто выступает перед своими прихожанами:

Под сутаной, что с гордостью милая носит,
Чудо таится… как смеешь ты чудо скрывать —
Перси прекрасные, словно лилий бутоны,
О, как я люблю аромат их вдыхать!
С тобою обрел я нежданно блаженство,
Коснувшись их нежно своими губами.
Но, персей не видя твоих совершенство,
Как свечка сгораю и медленно таю.

Они снова смеются, но при этом крепко прижимаются к преподобной Руфи.

– Чудесное стихотворение, – объявляет Малкольм. – Вы пробудили в этом человеке истинное вдохновение.

– Что же было потом? – спрашивает Джо. – После того, как вы увидели Колина в своем доме?

– Я просто… просто повернулась и побрела куда глаза глядят. Вышла на шоссе за городом, остановила фуру. За рулем сидел итальянец, который, скорее всего, новостей еще не читал. А потом… я просто уже не смогла вернуться обратно.

Джо понимающе кивает и вспоминает одно замечание Малкольма: «И теперь вернуться обратно, найти в себе силы сделать это гораздо сложнее».

– И что потом? – спрашивает она. – В смысле, вы получали какие-нибудь известия от Стэна?

– О нет, на этом у нас все закончилось.

– А что пресса? – спрашивает Джо.

– Ох, теперь это уже старая история. Но мы с моим епископом придумали, что делать, и неделю назад я дала местным журналистам пресс-конференцию о своем исчезновении.

– А я в новостях ничего такого не слышала, – говорит Джо.

– И не услышите, – хихикнула Руфь.

– Что?! – одновременно воскликнули Малкольм и Джо.

– Вы помните, как я обычно поступаю с мошенническими звонками? – спрашивает Руфь, глядя на Джо.

– Да, конечно, – отвечает она.

– Представьте себе примерно то же самое, только умноженное на десять. Я рассуждала о проблемах богословия, о мучивших меня сомнениях в истинности Писания. Несколько часов толковала о разных тонкостях богопознания и веры, о собственном пути к Господу, – смеется Руфь. – И разумеется, писать обо всем этом никому не захотелось, шанс на читательский интерес к подобной истории нулевой, – с удовлетворением заканчивает Руфь.

В глубокой тишине погребенного снегом кладбища слышится шипение гаснущей свечи.

– Ну вот, – завершает свой рассказ Руфь, – так все и было.

Джо откидывается на спинку скамейки. Так вот какой оказалась тайна преподобной Руфи. Но разве это конец ее истории? Нет, она просто нутром чует, что здесь кроется что-то еще.

– И что теперь вы намереваетесь делать? – спрашивает она.

– Я отправляюсь на службу в новый приход.

Джо сразу же вспоминает об Анжеле и всех тех, кто оставлял у них на форуме свои отзывы. Все они будут очень разочарованы.

– Конечно, я думала о том, чтобы вернуться в свой прежний приход, – словно прочитав ее мысли, говорит Руфь. – Но епископ настоял на своем и не дал благословения, напомнив мне о том, что я всего-навсего человек.

– Вот и правильно, – вставил свое слово Малкольм, ковыряя снег носком ботинка. – Больше не нужно будет иметь дело с такими, как Колин Палкинсон.

– О, мне кажется, епископ положил конец его козням. – По голосу слышно, что Руфь говорит об этом с большим удовольствием. – Церковным старостой можно служить не более шести лет, но отстранить от должности могут и раньше. Колин пытался устроить все по-своему, но телефонный звонок там, бокал шерри здесь, и… скажем так, епископ будет первым в очереди, чтобы горячо поблагодарить Колина за службу, когда его отправят в отставку.

Малкольм усмехается.

– Послушайте, Руфь, – задумчиво говорит он, – я давно хотел кое о чем вас спросить. Однажды вы нам сказали, что стараетесь строить свою жизнь, руководствуясь двумя принципами. Как я понимаю, один из них – «поступать с другими людьми так, как ты хочешь, чтобы они поступали с тобой», но мне интересно знать, каков второй?

– Вам так уж нужно его знать, Малкольм? – говорит Руфь, качая головой.

– Я бы тоже хотела его услышать, Руфь, если вы, конечно, не против, – вступает Джо.

– Ну хорошо. Но я знаю, что вы на это скажете, Малкольм. Второй принцип – любовь к Богу. – Руфь быстро продолжает: – И пока вы не набросились на меня, Малкольм, – я понимаю, это кажется очевидным, – но для меня это совсем не то, что вы предполагаете. Я считаю, что здесь речь прежде всего идет о смирении… смирении собственной гордыни. О признании и постоянном напоминании самому себе, что на свете есть нечто гораздо более существенное, чем ты сам. Для меня это Бог, который исповедуется в христианстве, для других это может быть Аллах или Будда – все равно кто, – который постоянно напоминал бы тебе, что у тебя нет ответов на все вопросы, что ты не альфа и омега всего существующего.

– Почему же, я все это хорошо понимаю, – тихим голосом отзывается Малкольм.

– Но куда вас направили? – спрашивает Джо. – Где будет ваш новый приход?

– В Ричмонде.