Книга не о любви

Со мной всегда так будет? Какие проклятия были когда-то произнесены над моей колыбелью? Почему рядом не было ни одной доброй феи? Ведь она могла бы смягчить эти злые слова! Хемштедт рассказывает, как получил в подарок билет на полуфинал, при этом он несколько раз отвлекается, отвечая на приветствия одетых с иголочки молодых людей и дисциплинированных красоток, распахивающих двери. Хемштедт объясняет, что их фирма пригласила на полуфинал каких-то деловых партнеров — но не тех, которые с яхтой. Они будут сидеть на трибуне для VIP-посетителей, а Хемштедт — один из сотрудников, которых допустили до сопровождения. Повезло. Хемштедт ведет себя правильно. Весь трюк в том, чтобы оказаться во что-либо впутанным. Футбол, лошади, работа, коллекционирование пластинок, наклейки, исследование рынка, политика, мостостроение, акваристика, инзельхоппинг — неважно что, главное — это поддается контролю и сокращает время, требующееся для размышлений. Нужно загрузить себя работой и увлечениями и ежедневно убеждать самого себя, что это ужасно важно. Тогда не надо будет тратить время на любовь и комплексовать по поводу собственной сущности. А у меня нет образования, денег, перспектив, и нет ничего, чем можно было бы их заменить. Единственное из когда-либо имевшихся у меня хобби — это похудание. Такие как я беззащитны перед любовью — попавшие в стиральную машину котята. У меня перехватило горло — пришлось изображать приступ кашля. Пока я кашляю, можно заодно придержать и трясущийся подбородок. А чего еще я ждала?

Говорю:

— Вот здорово! Шикарно! Это же действительно здорово! А потом сразу же на инзельхоппинг! Блеск!

— Но квартирой ты все равно можешь пользоваться. Будешь уезжать, оставь ключи в почтовом ящике.

— Конечно, я так и сделаю.

— А сейчас мне правда надо работать.

— Да, естественно. Иди. Спасибо за квартиру.

Господи, снова ему все сойдет с рук! Сейчас он уйдет, и все вернется на круги своя.

— Подожди, — говорю я, когда он пытается на прощание еще раз поцеловать меня в щеку, — как ты думаешь, зачем я как дура потащилась в Лондон? Из-за футбола? Драгоценностей королевской семьи?

Он приподнимает плечи и корчит преувеличенно беспомощную мину.

— Будь ты проклят, Петер Хемштедт, — говорю я тихо, и при этом взгляд у меня настолько приветливый, что дама может принять наш разговор за простой треп, — ты далеко пойдешь в своей чертовой фирме, станешь начальником какого-нибудь важного отдела или чего ты там еще захочешь, каждый год будешь заниматься инзельхоппингом…

— Эй, Петер! — орет один из пробегающих мимо молодых людей, двигает бровями, поднимает левую руку на уровень плеч и, не останавливаясь, постукивает указательным пальцем по своим часам. Значит, фокус с бровями был предупреждением. Хемштедт смотрит вслед. Снова задаю себе вопрос, насколько ему неприятно, что его видят со мной. Пока еще он ничего не сказал насчет того, как здорово я растолстела. Не заметить этого просто нельзя. Даже если абсолютно равнодушен. Хемштедт снова поворачивается ко мне.

— Найдешь себе шикарную жену, — мне хотелось побыстрее закончить свое проклятие, — с внешностью фотомодели и дипломом специалиста по какому-нибудь романскому языку. У вас будет современная квартира и замечательная вилла за городом, женушка твоя сама сварганит занавески для загородной кухни. Родите двоих детей, сначала мальчика, а потом и девочку; когда детишки подрастут, ты разведешься и снова женишься на красивой, культурной и умной женщине, но она будет младше лет на пятнадцать и займется историей искусств. На этот раз ты будешь уделять ребенку больше времени, работать начнешь поменьше, но все равно останешься тем же суперважным мужиком. Да и домик у вас будет уже побольше. А теперь, Петер Хемштедт, пожалуйста, повнимательней, наступает самая неприятная часть моего проклятия. — Хемштедт вежливо наклоняется, чтобы показать, насколько он внимателен. — Ты будешь счастлив! Эта жизнь даст тебе счастье. И ты вообще не заметишь, какое жалкое существование ведешь! На смертной одре подумаешь: все было хорошо, лучше просто не бывает.

Какое-то мгновение глаза Хемштедта блестят, потом он протягивает руку и дотрагивается до моей щеки, чтобы вывести меня из себя.

— Убери свою мерзкую ручонку!

— Мне очень жаль, — говорит он, — но я уже договорился.

И он уходит, еще раз оборачивается, стеклянная дверь закрывается, и Хемштедт растворяется в темном коридоре. Ушел. Дама-администратор уставилась на меня. Механически киваю, поднимаю чемодан и выхожу.