Книга не о любви

Квартира Хемштедта находится в довольно элегантном районе. Развешенные на викторианских фасадах таблички сообщают, что каждый час район объезжает патрульная служба. Входную дверь трудно открыть даже ключом. Ни за что не хотела бы стать местным грабителем! Всю дорогу, сидя в такси, я держала себя в руках, но при мысли, что не смогу попасть внутрь, я начинала всхлипывать, а в результате разревелась. Мне не остановиться. Кручу проклятый замок во все стороны и реву про себя. Когда дверь наконец открывается, успокоиться я уже никак не могу. Плача волоку чемодан по двум мраморным лестницам и открываю — на этот раз без хлопот — квартиру Хемштедта. Она невероятных размеров. Одна только прихожая метров пятнадцать в длину. Пустая и совсем недавно покрашена. Белым. Швыряю чемоданы и вхожу в первую комнату. Тоже белая. И тоже пустая. Если не считать шести массивных чугунных люстр, стоящих на сером ковре. Серый цвет. Вторая часть палитры. Везде ковровое покрытие серого цвета. Вместо люстр висят похожие на бычий глаз лампы с толстыми заклепками на металле. Вторая комната — это спальня. Черная стальная кровать, черный комод, черная занавеска, за которой прячется шкаф-купе. На металлической вешалке пять костюмов: два синих, серый, черный и песочного цвета. Одна полка с джинсами, вторая со свитерами, следующая с футболками, для рубашек даже две. Белые стены, серый ковер. Дверь, ведущая из спальни прямиком в ванную. Желтоватый кафель, большое зеркало и ванна с древней латунной арматурой. Подставляю лицо под кран, роняя капли, возвращаюсь в спальню, сажусь на кровать и стягиваю сапоги. Кровать не двуспальная, но достаточно широкая для того, чтобы спать вдвоем. Спать. Точно. Так и сделаю.

* * *

Обычно мама звонила рано утром, чтобы я выразила свое недовольство, а она могла бы заявить: «Что за ужасная у тебя работа, гоняешь всю ночь». Поэтому, как только я услышала ее голос во второй половине дня, мне следовало бы насторожиться.

— Анна, — послышалось из трубки, — Анна, мне надо с тобой поговорить. Речь идет о Бенно.

Я думала, что мне снова придется ухаживать за собакой брата, но она сказала:

— В общем, мы его отдаем, или придется его усыпить.

— Что? — заорала я. — Что?!

Я знала, что пес действует маме на нервы, от него много грязи, иногда он скулит целыми часами. Но это уж было чересчур.

— Больше так нельзя. Теперь, когда твой брат от нас уехал, о собаке совсем никто не заботится, все свалилось на нас с папой. Ты ведь тоже не горишь желанием им заниматься.

— Но ведь это не так! До сих пор я брала его постоянно. Я ведь живу у вас не реже двух раз в год и все время вожусь с ним.

— Но ты же сказала, что для тебя это обуза. Собака для всех обуза.

Я не думала, что мама на самом деле собирается усыпить собаку, — ведь это же член семьи. Но, с другой стороны, она уже настолько обозлилась, что могла пойти на всё.

— Вы не можете этого сделать! Я ведь им занимаюсь! Когда вы уезжаете, собака на мне. А если хотите отделаться от Бенно, то я его заберу. Вам совсем не нужно его убивать!

— Ты даже не представляешь, что здесь было! Ты же ничего не видела. Твой брат был у нас со своей Сюзанной, а папа как с ума сошел. Бедная девочка очень расстроилась. Он заявил: «Я теперь на пенсии и могу уезжать когда захочу, а эта собака камнем висит на моей шее». У твоего папы депрессия. Он был просто в отчаянии, он губит себя. Поэтому скажу тебе вот что: я не променяю мужа на собаку.

Я отчетливо представила себе, какое лицо было у папы, когда он говорил эти слова. Перекошенное лицо, с трудом сдерживаемая ярость, — такое впечатление, что в любой момент он может разразиться слезами. Когда у него бывало такое лицо, все поступали так, как он хотел.

— Не пори горячку. Он успокоится. В общем, сейчас я подумаю, как сделать так, чтобы собака переехала ко мне.

— Но ты не можешь его забрать, ты ведь работаешь. Мы все равно его усыпим, он и так уже старый. Говорю тебе все это для того, чтобы потом ты не жаловалась, что мы всё делаем без тебя.

— Я что-нибудь придумаю. Заберу и буду о нем заботиться. Он абсолютно здоров. Главное, чтобы вы его не убили.

— Ну, это же еще не сегодня. Я просто хотела тебе сказать.

Вечером я позвонила брату.

— Что там было?

— Господи, старик с каждым днем все более ненормальный. Мы принесли мешок с грязным бельем. По просьбе мамы. Она позвонила и спросила, нет ли у нас грязного белья. Умоляла, чтобы мы его разрешили ей постирать. Поэтому я и принес. А за ужином старикашка вдруг подхватывается и орет, почему мы до сих пор навязываем маме свое белье. Никак не затыкался. И всё это при Сюзанне. Она чуть не заплакала.

— А собака? Они тебе сказали, что собираются убить Бенно?

— Да ну! Старик опять завел старую песню, хочет, мол, уехать. У него прямо болезнь какая-то, эти вечные разъезды. Успокоится. Чокнутый.

— Они не шутят. Мама сказала, что они собираются его усыпить. Она только и ждет, как бы от него избавиться.