Несколько месяцев назад я пришла на заседание комиссии по условно-досрочному освобождению Энтона Андерса. Я не видела самого Андерса, а просто зачитала комиссии заранее подготовленное заявление. Я сказала, что Энтон Андерс – насильник и убийца, что он пытался убить меня. Не важно, что это случилось двадцать лет назад; важно то, что я едва не погибла. Важно то, что, если его теперь освободят, я никогда не буду чувствовать себя в безопасности. Мне снова придется прятаться у себя в квартире. Снова начать ездить на автобусе. Вернуться к неполноценной жизни, расплачиваясь за единственную «ошибку», совершенную по дороге домой из школы. Я сказала, что не считаю это справедливым. Сказала, что истинная справедливость в этом мире невозможна, но освобождение Энтона Андерса уж точно ее не приближает. Есть очень простое решение, которое будет более справедливым.
В условно-досрочном ему отказали. Когда я узнала об этом, мне отчаянно захотелось позвонить Бет, хотя смысла в этом не было никакого.
Я не позвонила ей, но она все равно узнала. На следующей неделе мне пришла посылка: красная шаль, старая, но хорошо сохранившаяся и аккуратно завернутая в папиросную бумагу. Я не сразу сообразила, что это та самая шаль, которая была на Бет в день, когда ей предъявили обвинение, когда она вместе с Рэнсомом стояла перед толпой репортеров. Шаль с фотографии, помещенной на обложку «Лайф».
Бет не приложила к шали никакой записки, но в этом не было необходимости. Она сообщала мне, что знает, как выглядит победа, особенно завоеванная ценой больших усилий. Я спрятала шаль в шкаф, снова завернув в папиросную бумагу, и никому о ней не сказала.
Бет Грир умерла.
Она была убийцей. Сукой. Ничтожеством. Одинокой девочкой, выросшей в несчастной семье. Она была смелой, эгоистичной, умела манипулировать людьми, и я у нее в долгу. Мне это не нравится, но ничего не поделаешь.
Интересно, видела ли она Лили перед смертью. Потому что я, засыпая ночью, по-прежнему чувствую руки Лили и слышу ее голос, от которого веет ледяным дыханием смерти.
Я отбросила волосы с глаз, повернула ключ зажигания и поехала домой.
Глава 48
Дом Гриров продали.
Почему бы и нет. Теперь, когда Бет Грир мертва, он стал частью истории Клэр-Лейка. Слухи о привидениях в доме добавляли ему таинственности, но в них все равно никто не верил. Да, там убили Джулиана Грира, но это случилось в 1973 году – слишком давно, чтобы новым обитателям это событие казалось реальным. Ходили также слухи, что в хозяйской спальне Бет Грир убила сестру, но Бет умерла прежде, чем это удалось доказать. Все это не имело значения. Дом купила тридцатилетняя супружеская пара с двумя детьми, восьми и десяти лет, для которой семидесятые были давно ушедшей эпохой.
Деньги у семьи имелись, и много. Имелись и планы. Избавиться от пыльной мебели середины прошлого века, принадлежавшей Бет, – отправить в дорогие антикварные магазины, которые продадут эти вещи коллекционерам. Старые журналы, пепельницы, кольдкрем Марианы и галстуки Джулиана просто выбросить. Часть стен снести, объединить гостиную и кухню. Старые кухонные шкафы убрать – их место займет кухонное оборудование из нержавеющей стали. Край утеса над океаном огородить забором. А весной на лужайке ландшафтные дизайнеры построят каменное патио с раздвижной крышей на случай дождя. Чтобы летом взрослые сидели в нем, потягивая напитки, любуясь океаном и мило болтая, а дети бегали по двору.
Некоторое время в дом приезжали только рабочие: красили, меняли светильники и полы. Но когда дом стал пригодным для жизни и над обрывом появился совершенно необходимый забор, семья наконец приехала. Впервые за многие десятилетия особняк наполнился жизнью.
Подъезжали и отъезжали машины. Дети отправлялись в школу, родители – на работу. По выходным дети ходили в гости или приглашали к себе друзей, взрослые занимались домашними делами. Званые ужины, дни рождения, посиделки с бабушками и дедушками сменяли друг друга.
Но по ночам, когда уставшие дети засыпали, а родители в полудреме мысленно перебирали дела на завтра, в окне на втором этаже появлялся свет. Мерцающий, словно кто-то ходит туда-сюда по комнате. Смотрит. Кто-то, кто никогда не спит.
Иногда свет появлялся сразу в двух окнах.
Семья не обсуждала холодные сквозняки в коридорах или странные сны о том, кто бродит по дому. Не говорила ни о том, как сами собой открываются двери, ни о странном ощущении, будто кто-то стоит за спиной, особенно когда ты в доме один. Маленькая девочка никому не сказала о следах, которые видела иногда по утрам на покрытой росой траве, словно кто-то подходил к окнам гостиной и заглядывал внутрь. Маленький мальчик никому не говорил, как однажды проснулся и почувствовал, что кто-то – или что-то – держит его за руку, и это ледяное прикосновение словно парализовало его. Он убеждал себя, что та рука ему приснилась, – но так и не смог в это поверить.