Машины на подъездной дорожке не было. Я, в рабочей одежде под курткой, с перекинутой через плечо большой сумкой, стояла и разглядывала дом: претенциозный, нелепый, жалкий. Уродливое сооружение, которое терпели потому, что оно стоило денег и претендовало на шик.
Я достала телефон и включила его. Проигнорировав пропущенные сообщения от Майкла и сестры, я позвонила Бет.
– Стою перед вашим домом, – сообщила я ей, когда она ответила.
– Знаю, – сказала Бет.
– Откуда, если вы в Портленде?
– Значит, вы посмотрели мою медицинскую карту. Я гадала, решитесь вы или нет. Я вами восхищаюсь. На вашем месте я бы поступила так же.
– Откуда вы знаете, что я у вашего дома?
– У меня установлен датчик движения, который срабатывает, когда кто-то идет по подъездной дорожке. Я хотела знать, не собирается ли кто-то поджечь дом. Так у меня появилась бы возможность их подбодрить.
Я окинула взглядом фасад дома.
– Камеры тоже есть?
– Лили разбила все камеры много лет назад. Я больше не пыталась их установить.
– Она не любила, когда ее фотографируют.
– Никогда не любила. У меня есть только одна ее фотография – та, которую я вам отправила.
– Может, сумеют сделать компьютерную реконструкцию лица, – сказала я. – В смысле если нашли ее череп.
Бет долго молчала.
– О Шей, – наконец произнесла она голосом, по которому было невозможно понять, что она чувствует. – Вижу, вы не теряли времени даром.
– Что вы сделали? – крикнула я в телефон.
– Остановила ее.
На втором этаже пустого дома Гриров зажегся свет.
– Вы?
– Да. А не полиция с их бременем доказательств. Не суды и не адвокаты. Не клиники, которые не могут ее вылечить и отпускают. Это сделала я. Потому что я за все в ответе – и всегда была. Я в ответе за каждую смерть – то же самое чувствовали вы после того, как сбежали из машины похитителя.
Удар под дых, причем неожиданный. Потому что она была права – я действительно чувствовала вину. Это нелогично, но чувству вины логика не нужна. Оно просто существует, давит на тебя, душит, пока ты не начинаешь задыхаться.
В доме зажглось еще одно окно, теперь с другой стороны, свет из него выхватил из темноты листья деревьев. Это должно было успокаивать, но почему-то вызывало тревогу.
Я смотрела, как загорелись окна внизу, в гостиной. Свет в доме становился ярче – белое сияние вырывалось из окон и рассеивалось в наступающих сумерках. Мои щеки и руки онемели, пальцы, державшие телефон, так замерзли, что я не чувствовала, где их кончики касаются пластика. Ветер усилился, и мне на лицо упали первые капли дождя, колючие и холодные.
– Как вы это сделали, Бет? – спросила я. – Как вы ее убили?
– У вас так много вопросов, – сказала Бет. – Идите и спросите ее. Она вам расскажет.
Лили была там – бродила по коридорам и зажигала свет. Если я войду, мы окажемся наедине: она и я.
Возможно, именно за этим я сюда и пришла. Поговорить с Лили наедине.
Мои мысли словно кто-то прочел – входная дверь со щелчком открылась и широко распахнулась мне навстречу; свет хлынул на крыльцо. Лили приглашала меня войти.
Я знала, что делать этого не следует. И гадала, убьет ли она меня. Наверное, попытается.
Я ей не позволю. Лили не может убить
– Вы сможете, – сказала Бет Грир мне в ухо. – Она хочет этого, и вы сами знаете, что не откажетесь.
– А вы хотите?
– Я хочу, чтобы все закончилось. Я хочу сбросить этот груз. Пора открыть правду, и расскажете ее вы. Если у вас хватит духу.
Я посмотрела на безобразное здание. Что мне делать? Возвращаться домой? Запереть дверь и прятаться, как пряталась двадцать лет? Прожить так до конца жизни?
В таком случае зачем вообще жить? Какую жизнь я выбрала после того холодного зимнего дня, когда мне было девять?
– Плевать! – сказала я Бет и нажала отбой.
Потом бросила телефон в сумку и пошла к двери, не дав себе времени на размышления. Я слишком много и слишком долго думаю. Вместо того чтобы действовать. И куда это меня привело?
Я переступила порог, ожидая, что меня ослепит яркий свет, но в доме все оказалось как всегда. Сумрачно и чисто, пусто и чуть затхло. Едва я шагнула в коридор, как входная дверь захлопнулась за моей спиной.
– Лили?
Ответа не было. Я прошла в гостиную и окинула взглядом ярко-оранжевый диван, приземистый кофейный столик с косыми ножками, полку с уродливыми статуэтками. Шторы на окнах были задернуты. Тишина угнетала, казалось, кто-то за мной следит.
Я вернулась в коридор, к лестнице наверх. Можно пойти в кухню, но мне не хотелось. Оттуда исходил неприятный медный запах, от которого меня подташнивало. Казалось, если я туда войду, то увижу то, чего совсем не хочу видеть. Как Бет вообще могла возвращаться в этот дом? Почему не разнесла его в труху?