Тут по небу с запада на север стала разливаться алая краска, скоро все оно, вплоть до реки Каногавы, окрасилось алым. Мне, ребенку, показалось, что Фудзи таким образом подбадривает меня, я совсем развеселился и двинулся по каменной дороге в обратный путь. Дойдя до того места, где обычно стояла на причале лодка дяди, я увидел и его самого, идущего мне навстречу.
— Мы беспокоились. Дед больше не сердится, пойдем домой ужинать, — сказал он.
Придя на следующий день в школу, я сразу же пошел в учительскую и рассказал Масуде-сэнсэю о том, что случилось с журналом Камбэ.
— Не волнуйся, — сказал он и после первого урока подозвал к себе нас с Камбэ.
— Камбэ, — сказал он, — Сэридзава вчера читал твой журнал на берегу реки и по неосторожности уронил его в реку. Я куплю тебе такой же журнал, прости его.
— Не нужен мне этот журнал, — ответил Камбэ, — это ведь старый номер. Я сейчас читаю новый, а когда закончу, могу дать его Сэридзаве.
— Сэридзава, смотри больше у реки не читай!
— Слушаюсь…
Я едва не плакал от радости.
Такова история моего неудавшегося самоубийства. С того дня я стал каждый день здороваться с Фудзи. Иногда она бывала белой, иногда — черной, иногда — окутанной облаками, иногда — красной. Ноу нее всегда находилось для меня несколько ласковых, ободряющих слов.
В те времена, то есть в эпоху Мэйдзи, и в деревнях, и в рыбацких поселках жили в основном нищие многодетные семьи, в некоторых было больше десяти детей. Выжить было трудно и бездетным супругам, поэтому дети считались обузой, нахлебниками. Еще в начальной школе я не раз слышал от своих друзей разговоры о том, что когда кто-то из детей в их семье заболевал, его никогда не показывали врачу. Даже когда у малыша поднималась температура или начинался кровавый понос, его просто укладывали в постель и оставляли на произвол судьбы, ничего не давая есть, мол, пусть прочистится желудок. Через три-четыре дня ребенок умирал. Многие родители радовались, что сумели избавиться от лишнего рта. Никто не задумывался о том, что человеческую жизнь надо ценить, дорожить ею. Может быть, именно поэтому и дети с такой легкостью бросались в бурлящий поток?
С тех пор прошло всего семьдесят лет, но уровень материального благополучия вырос настолько, что ни в городах, ни в сельской местности не найдешь ребенка, который голодал бы или ходил в школу босиком. Теперь, пожалуй, больше детей, страдающих от ожирения.
На днях я побывал на старинной императорской вилле в Нумадзу и случайно подслушал разговор одной супружеской пары. Это были уже старые люди, очевидно живущие где-то неподалеку в деревне. Они стояли, разглядывая через окно комнату, в которой император жил в детские годы.
— Глянь-ка, — не без гордости сказал один из супругов, — и это комната принца! Да она беднее нашей гостиной. И мебель у нас куда лучше.
Я тогда еще раз подумал о том, что эти слова как нельзя лучше свидетельствуют о возросшем уровне благосостояния простого народа.
В настоящее время Япония считается одной из самых богатых стран мира, многие полагают японцев счастливыми людьми, поскольку они не испытывают никаких материальных затруднений. Но при этом сами японцы утратили душевную широту и способность любить, они мечтают только о богатстве и власти, они оскудели духовно, и многие из них хуже животных. Они не задумываются о том, сколь благословенным, редкостным даром является жизнь. Дети таких людей духовно обездолены и достойны жалости не менее, чем их сверстники, жившие семьдесят или восемьдесят лет тому назад, причем очень часто этого не замечают даже сами родители. Наверное поэтому среди современных детей так много самоубийц…
Сколько раз я слышал от госпожи Вероучительницы, как это огорчает и удручает Бога-Родителя, любящего людей, как чад своих, но мог только сам сокрушаться и сетовать на свое бессилие. Я недостоин ее откровений.
Глава пятая
В то время я пребывал в некоторой растерянности: госпожа Родительница настаивала, чтобы я немедленно приступал к работе над второй книгой, которая должна была стать чем-то вроде «Посланий» Иоанна; по ее словам, Бог-Родитель, исходя из того, что святой апостол Иоанн посвятил Господу нашему Иисусу Христу три своих известных сочинения, ждал от меня еще двух книг помимо «Улыбки Бога».
Я совсем пал духом: ведь у меня не было ни способностей, ни специальных знаний для того, чтобы написать произведение столь же возвышенное, как «Послания», представлявшие собой что-то вроде религиозной исповеди Иоанна или декларации его религиозных убеждений.
Но на следующий день ко мне неожиданно явилась госпожа Родительница. Наверное, я был действительно очень угнетен, во всяком случае, выйдя ей навстречу, растерялся и замешкался, однако она сама, не дожидаясь приглашения, быстро прошла в японскую гостиную и села. Я устроился напротив, гадая, за что она станет распекать меня сегодня, и готовый ко всему. Не притронувшись к поданному чаю, госпожа Родительница сразу начала говорить: