Книга о Боге

Я и сейчас не перестаю удивляться. Когда мне было лет шесть, дядя Санкити с женой и годовалым младенцем переехал в дом деда для того, чтобы присматривать за престарелыми родителями. Потом у него родились еще две девочки, но дома я ни разу не слышал, чтобы он произнес хоть слово. И ни разу не видел, чтобы он разговаривал с женой или со своим сыном Тисаку. Он всегда молчал, всегда много работал и всегда был в хорошем расположении духа. И в то лето после пятого класса, когда, впервые взяв меня с собой в море, он стал разговаривать со мной как со взрослым, я был поражен до глубины души и с удовольствием ловил каждое его слово. Увидев, что меня одолела морская болезнь, он тоже не ругал меня, а, наоборот, ласково утешал, советовал прилечь отдохнуть, все, мол, и пройдет. Дед бы обязательно стал браниться. «Дурак, — набросился бы он на меня, — ни одной волны, а ты уже раскис. Вот возьму сейчас и выброшу в море». Мою детскую душу очень занимал вопрос, почему это дядя становится таким разговорчивым в море, а на суше все время молчит? Это было выше моего понимания. В конце концов я пришел к выводу, что таков, вероятно, местный обычай… Через час я поднял голову и, посмотрев на Фудзи, глубоко вздохнул. Она зеленела еще ярче, чем утром, легкие облака и те исчезли. «Интересно, что хочет сказать мне Фудзи теперь?» — серьезно подумал я, глядя на гору. Да, именно с того момента Фудзи стала то ли Учителем моим, то ли другом и оставалась им всю мою жизнь, но в то время я еще не осознавал этого, я слишком плохо себя чувствовал.

Спустя некоторое время лежавший рядом со мной дядя Санкити поднял голову.

— Что, так и не полегчало? — спросил он. — Может, искупаешься? Поплавал бы вокруг лодки. Не бойся, я тебя подстрахую. Искупаешься — и станет полегче.

Я вгляделся в море и испугался: оно было таким глубоким — дна не видать.

— Да нет, ничего, — сказал я дяде, а сам вспомнил слова Сугиямы-сэнсэя: «Море страшное, не иди в рыбаки».

Тут спавшие под навесом взрослые проснулись. Убрав навес, они подняли якорь, и мы снова поплыли в открытое море. Все остальные лодки тоже снялись с якоря. Начинался послеобеденный лов.

Я работал веслом вместе с дядей Санкити. После полудня ветер сменился на южный, на море поднялось волнение, погода испортилась, к тому же мы далеко не сразу обнаружили косяк. Но вот лов начался, я стал подтаскивать рыбакам кадки с живцом, однако из-за плохого состояния двигался медленно, и меня все время бранили. Потом дядя передал мне удилище, но меня мучили сильные приступы тошноты, и я, не поднимаясь с корточек, то и дело перегибался через борт. Рядом бились пойманные рыбешки, я был на грани отчаяния. Не помню, сколько это продолжалось.

Когда я наконец пришел в себя, рыбаки уже начали сбрасывать рыбу с настилов. Дядья установили мачту и подняли белый парус. С трудом я дополз до дяди Санкити, который сидел на корме у штурвала, уселся рядом с ним на корточки и закрыл глаза. «Умру так умру», — подумалось мне.

— Ну вот и Каногава, — вдруг услышал я голос дяди и, подняв голову, прямо перед собой увидел скалу Фудо.

Спустив парус, рыбаки снова сели на весла. Я понимал, что должен грести вместе с дядей, но у меня не было сил подняться на ноги. Скоро мы причалили к берегу, на свое обычное место. Стремясь убежать от преследовавшей меня рыбной вони, я подхватил снасти и пошел к дому. Войдя, бросил снасти на веранде, ползком добрался до комнаты и тут же рухнул на пол.

На следующее утро дядя чуть свет снова потащил меня в море. Перед выходом из дома я до отвала наелся вкусной рисовой каши с маринованными сливами, которую приготовила тетя, но не успели мы, выйдя из устья Каногавы, достичь внутренней бухты, как содержимое моего желудка оказалось в море. Этот день был буквальным повторением вчерашнего, но я был так плох, что не мог не только помогать, но и вообще двигаться, так и просидел весь бесконечно долгий мучительный день, сжавшись в комок. К счастью, никто не обращал на меня внимания, наверное, все решили, что мне прежде всего надо научиться переносить качку.

На третий день у меня уже не было сил подняться с постели, но дед страшно рассердился.

— Сегодня тебя не будет укачивать, — сказал он, вытащил меня из постели и заставил сесть в лодку.

Я снова греб вместе с дядей Санкити. Когда мы вышли в море, дядя посмотрел на Фудзи и пробормотал про себя: