Книга о Ласаро де Тормес

Все гипотезы, связывающие повесть с плеядой гуманистов-эразмистов 1520—1530-х годов, относят ее создание ко второй половине 1520-х, что подкрепляется имеющимися в самой повести явно не случайно включенными в нее историческими аллюзиями и прямыми указаниями. Так, в одной из заключительных фраз «письма» говорится: «Всё это случилось в тот самый год, когда победоносный наш император вступил в славный город Толедо и созвал кортесы» (с. 94 наст. изд.). Кроме того, маленький Ласаро — здесь следует вернуться к началу его исповеди — слышал от матери, что его отец пал «за веру в походе на Джербу» (с. 13 наст. изд.).

Но в каждом из этих упоминаний есть доля неопределенности: Карл V собирал в Толедо кортесы — совещательную палату представителей знати, духовенства и городов — дважды: в 1525 году и в 1538—1539 годах. Походов на Джербу — остров, расположенный в заливе Габес (Gabes) у побережья Туниса и населенный берберами, — также было два: один состоялся в 1510 году, другой — в 1520-м. Для сторонников «ранней» датировки «Ласарильо» (да и для непредвзятого комментатора) очевидно, что в обоих случаях речь идет о событиях 1510 и 1525 годов, так как именно первый поход на Джербу, в котором испанский флот и армия понесли большие потери и который закончился неудачей, запечатлелся в народной памяти (как остаются в ней эпические битвы, заканчивающиеся гибелью или пленением главных героев), а вот второй, — по сути, малозначительный, хотя и вполне успешный, антипиратский рейд, — остался незамеченным. Поэтому и матушка Ласарильо, стремясь героизировать образ пропавшего мужа, вспоминает о походе 1510 года. То же касается и кортесов: именно кортесы 1525 года были отмечены особой пышностью и праздничностью (молодой король, шесть лет как ставший императором, одержал накануне победу над французами в битве при Павии, пленив самого Франциска I[327]), в то время как в 1538—1539 годах праздновать было нечего (накануне был заключен, для Испании унизительный, мир в Ницце, а вскоре умерла родами королева Изабелла).

Но есть в тексте повести, а также в ее интертексте, запечатлевшем историко-литературный контекст ее возникновения, и отсылки к значительно более позднему времени — 1540-м годам, а то и к началу 1550-х. И тогда время написания и публикации повести максимально сближаются: между сочинением «Ласарильо» и его гипотетическим первоизданием (или же — первоизданиями), как уже отмечалось, прошел год-два — не более.

Предположение о создании «Ласарильо» в начале 1550-х годов наиболее последовательно отстаивает один из самых авторитетных испанских филологов — академик Франсиско Рико (см.: Rico 2006), считающий, что, если, опираясь на слова Ласаро, и следует ориентировать его рассказ на ранние даты — 1510 и 1525 годы (хотя первый продолжатель повести, автор «Л-II», подчеркивает ученый, исходит из того, что в «Л-I» говорится о кортесах 1538— 1539 годов), то речь всё равно должна идти о времени, к которому приурочены похождения Ласарильо, но не о времени создания повести. Последнее же запечатлено в целом ряде повествовательных деталей, относящих изображаемый в ней исторический фон к концу 1540-х — началу 1550-х годов, то есть почти ко времени ее написания — 1552—1553 годам (в данном случае разделять два времени — время написания и время описываемое Рико отказывается).

Так, служба Ласаро в Толедо у эскудеро («Рассказ третий...») приходится на некий неурожайный год, когда городские власти «решили, чтобы все пришлые бедняки покинули город» (с. 61 наст. изд.). Этот год можно установить. Хотя власти Испании с первых десятилетий XVI века вели борьбу с толпами голодающих жителей деревень, заполнявших города в поисках пропитания, ситуация по-настоящему обострилась лишь в 1540-е годы, а упоминаемый Ласаро указ об изгнании пришлых бедняков из Толедо, за коим последовали строгие меры, был издан городскими властями 21 апреля 1546 года (см.: Rico 2006: 22).

К тому же времени, если не к началу 1550-х годов, должны быть отнесены и мечтания хозяина Ласарильо, обладателя полуразрушенного поместья в окрестностях Вальядолида, о том, как дорого стоил бы его дом, если бы был возведен в самом городе на Береговой улице. Именно к началу 1550-х годов стоимость недвижимости в Вальядолиде, исполнявшем с 1543 по 1559 год функцию столицы страны, тем более на его самой шикарной, тянущейся вдоль высокого берега реки Писуэрги, улице необыкновенно возросла.