Книга о любящем и возлюбленном

Перу Белобоцкого принадлежит также «Краткая наука», представляющая собой достаточно точный перевод «Ars brevis» Люллия, и два оригинальных сочинения, проникнутых люллианским духом: «Риторика Раймунда Люллия» и «Книга философская, сложенная философом Андреем Христофоровичем». Нет ничего удивительного в том, что этот плодовитый, хотя и неглубокий, поэт и мыслитель проявил себя в основном на поприще перевода (так, ему принадлежат переводы книг «О исследовании Христу» Фомы Кемпийского и «Пентатеугум, или Пять книг кратких о четырех вещах последних, о суете и жизни человека»; в основу последней положены стихи немецких латинских поэтов). Инстинкт самосохранения вынуждал Белобоцкого скрываться в переводческой нише, популяризируя взгляды любимых авторов или же приписывая свои идеи близким ему по духу философам и поэтам.

Что касается «Великой науки», главной книги русского люллианства, то прежде всего внимания заслуживает открывающее ее «Предисловие философии». По-видимому, не последнюю роль в пристальном интересе староверов к «Ars magna» сыграли следующие мотивы, прозвучавшие в «Предисловии»: универсальный характер книги («хощу какой вещи поучающаю тя дарити наукою не простою, и везде обносимою, не обединой, но мудростью всем мудростям царицею. Ея же наставлением все науки удобно постигнеши, достойность сея науки великая есть, паче всех наук. Понеже сама единая, бес постижения иных не требующи никакия помощи посторонныя не ошибне со всякою надеждою, подленностью и светлостью о всякой вещи истинну и мудрость без труда великаго и усумления прелагает, заключает убо в себе вся прочия мудрости и к познанию истинны наставляет; разрешающи все вопросы и недоумения, яже могут случитися о вещах прелагаемых, несть мудрость никаковая, яже укрытися может от ней»[175]), преимущества, которые могли извлечь из доктрины Люллия миссионеры, а также конечный триумф идей преследуемого и замалчиваемого мыслителя («имя Творца и наставления его не везде ся обносит, но сокровище сие в земли закопанное лежит. Понеже творец сей в Сарбоне Академии Парижской дерзнул всех древних учителей и последующих им науке обличати, стыдно и болезно стало так многим тысящам мудрецов одным новыя науки заводчиком гонимым быти. (...) И тако котораго прежде гонили, ныне драго добиваются»[176]).

Согласно гипотезе А. X. Горфункеля, «Великая наука» была написана Белобоцким в 1698— 1699 гг. В 1725 г. основатель и первый настоятель Выговского старообрядческого общежительства Андрей Денисов создал ее сокращенный вариант — «Краткую науку».[177] Популярность люллианской премудрости среди староверов имеет для нашей темы первостепенное значение.

* * *

Сам Денисов следующим образом сформулировал поставленную перед собой задачу: «Начинается с Богом краткая наука, яже есть вообраз инаго издания тоя же науки нородные ниже сея положенныя иже сице надписуется. Сего ради сию краткую науку творим, яко да великая наука удобнейше познатися может, познаной бо сей вышереченной науце, то и иныя науки добрейше могут познатися и научитися».[178] Вполне естественно, что, сокращая текст «Великой науки» Белобоцкого, Андрей Денисов устранил некоторые неприемлемые для него пассажи и тезисы, прежде всего филиппики против старообрядцев. Создавая произведение с отчетливым миссионерским подбоем, Денисов отказывается от введенной Белобоцким формы вопросов и ответов, невольно восстанавливая монологический характер «Ars Magna» Раймунда Люллия.

Можно предположить, что школа люллианской премудрости сыграла не последнюю роль в становлении уникального полемического метода самого Андрея Денисова, красноречию которого, в частности в прениях с посланным от Синода иеромонахом Неофитом, Выговское общежительство обязано многими послаблениями со стороны властей. Он, по выражению старообрядческих биографов, был готов «к ответу всякому, вопрошающему о его уповании».[179] В. П. Зубов обратил внимание на почти дословное совпадение этих слов с основной задачей как «Ars Magna» Раймунда Люллия, так и «Великой науки» Белобоцкого: «соотвещати о всяцем вопрошении». В его «иконописном, идеализированном портрете, — согласно В. П. Зубову, — нетрудно увидеть своего рода олицетворение „Великой науки", научающей искусству убедительно и красноречиво отвечать на все вопросы».[180]