Неверно полагать, что с точки зрения информативной «Великая наука» для XVIII в. была уже безнадежно устаревшей. С. Триас Меркант убедительно доказал, что П. Паскуаль и другие эрудиты XVIII столетия оказались последователями на новом этапе люллианской теории фигур и геометрических символов в ее логико-онтологической основе и активно вводили люллианский «язык» в школьное обучение.[183] Заслуживает также внимания следующее обобщение, принадлежащее X. Каро Барохе: «В первой половине XVIII века многое из того, что в XVII веке имело сугубо камерное звучание, становится общим достоянием».[184] Кажется, что поводом для этого наблюдения послужила судьба в XVIII в. в старообрядческой среде русского Севера «Великой науки», созданной в конце XVII столетия
Популярность этой доктрины среди староверов объясняется ее универсальным характером, позволявшим использовать люллианские доводы в религиозной полемике, а люллианские сочинения как учебники философии, логики и риторики, в том числе в школах. Русские люди обнаружили также, что эти произведения содержат метод ассимиляции всех наук и написаны языком, пригодным для систематизации всех знаний. Надежда на осуществимость подобной затеи перевешивала возможные опасения по поводу ее иллюзорности и утопичности.
Не стоит забывать о миссионерском характере учения Раймунда Люллия, философа, родившегося за несколько лет до падения Киевской Руси и стремившегося к созданию метода, с помощью которого удастся обратить в истинную веру всех еретиков и неверных. Это был характер, близкий староверам в их идейном противостоянии никонианцам. Не последнюю роль сыграли и максимализм Раймунда Люллия, его одержимость и непримиримость, сочетание в его доктрине мистических и мессианских идей, что также нашло отклик среди старообрядцев. «Великое искусство» майоркинского мыслителя не могло не привлечь внимания русских купцов и крестьян XVIII столетия, людей одновременно истово верующих и прагматичных.
Наконец, велико было значение утопизма, определяющей черты люллианского и старообрядческого сознания. В тяготении староверов к личности и учению Раймунда Люллия сказалась и общая предрасположенность русского сознания к утопиям.
ТЕКСТОЛОГИЧЕСКАЯ СПРАВКА
История люллианства как феномена культуры представляет собой прежде всего историю бытования произведений самого Льюля, имеющих отношение к его доктрине, комментариев к ней и ее инонациональных версий, а также псевдолюллианских произведений в многочисленных списках и уникальных изданиях, из которых самыми знаменитыми были издания, осуществленные в XVI веке Латцером Зецнером
Классификация всех рукописей Льюля, как на латыни, так и на каталанском языке, и их детальная текстологическая характеристика — дело будущего. Подлинно научно-критического издания многих замечательных произведений майоркинского мыслителя до сих пор не существует, однако в случае с «Книгой о Любящем и Возлюбленном», «Книгой о рыцарском ордене» и «Книгой о животных» мы имеем возможность опереться на издания, в которых учтены новейшие текстологические разыскания, и на их основе подготовить текст в соответствии с требованиями, предъявляемыми к изданиям серии «Литературные памятники».
Рукописный текст «Книги о Любящем и Возлюбленном» сохранился как в списках «Книги об Эвасте и Бланкерне», так и в составе разного рода сборников, включающих главным образом произведения самого Льюля. По списку, датируемому XIV в. и хранящемуся в Государственной библиотеке Мюнхена (в необходимых случаях использовался также список XIV в. из Парижской Национальной библиотеки) , «Книга об Эвасте и Бланкерне» подготовлена к печати Сальвадором Гальмесом
«Книга о рыцарском ордене» по рукописи XV в., хранящейся в Библиотеке Каталонии в Барселоне (с вполне убедительными, устраняющими различного рода интерполяции, ошибки и описки уточнениями по двум другим спискам — хранящимся в Библиотеке Барселонского Атенея и в Библиотеке Святого Франциска в Пальме де Майорка), напечатана Альбером Соле и Льопаром