Книга о русской дуэли

Впоследствии, во время дискуссии конца XIX — начала XX веков по поводу утвержденных императором Александром III «Правил о разбирательстве ссор…» 1894 года, высказывалось мнение о том, что необходимо развивать и всячески поощрять фехтовальные дуэли — менее кровожадные и более «военно-спортивные» (это мнение, в частности, активно отстаивал Л. А. Киреевв «Письмах о поединках»). Но существовало и противоположное мнение, которое, на наш взгляд, было ближе к пониманию ритуальной сути дуэли: «По мнению составителя настоящей книги, дуэль на холодном оружии является наиболее грубым способом дуэли, т<ак> к<ак> противники, увлекаясь и ожесточаясь, доходят до крайней ярости и в этом состоянии не только забывают все правила фехтовального искусства, но превращают бой в какую-то драку и благородным оружием — шпагой и саблей — действуют точно дубиной или оглоблей. Вот почему следовало бы вовсе исключить холодное оружие из оружия для дуэли или, по крайней мере, указать, что огнестрельному оружию следует отдавать предпочтение пред холодным» {173, с. 171}.

Повторюсь: шпага была символом личной чести дворянина, благородным оружием. Можно было нанести обиду, оскорбление оружию, обесчестить его. Следы такого отношения к оружию сохранились надолго: считалось недостойным использовать боевое оружие не по назначению. Если дворянин (пусть по независящим от него обстоятельствам) не мог с оружием в руках защитить свою честь, то он мог посчитать себя не вправе носить его. В. Ф. Раевский вспоминал свой арест генералом Сабанеевым в 1822 году:

— Ваше превос<ходительство>! Позвольте Вам напомнить, что Вы не имеете права кричать на меня… Я еще не осужденный арестант.

— Вы? Вы? Вы преступник!

Что было со мною, я хорошо не помню, холод и огонь жали во мне от темя до пяток; я схватился за шпагу, но опомнился и, не отняв руки от шпаги, вынул ее с ножнами и подал ее Сабанееву.

— Если я преступник, Вы должны доказать это, носить шпагу после бесчестного определения Вашего и оскорбления я не могу.

<…> Сабанеев был вне себя, он схватил шпагу и закричал:

— Тройку лошадей, отправить его в креп<ость> Тираспольскую! {142, с. 314}.

Ритуал гражданской казни дворянина включал преломление шпаги над его головой. В различных описаниях процедуры гражданской казни декабристов встречается упоминание о том, что плохо подпиленная шпага ушибла или даже поранила голову тому или другому из осужденных (например, в «Записках» С. П. Трубецкого). Аристократы, дворяне по воспитанию и жизни, а не только по названию, люди чести, они не могли воспринимать как лишение чести то, что с ними делали, — они видели ритуал, выродившийся в чистую условность, в плохо подготовленный, бессмысленный фарс (отсюда многочисленные легенды о сорвавшихся с виселицы, о гнилых веревках, о том, что лучше вешать на аксельбантах, о казарменных шутках Лунина при прочтении приговора).

Но вернемся к оружию. В послепетровской России шпага стала принадлежностью мундира. Штатские надевали мундир не так часто, а с фраком, естественно, шпага не носилась. Поэтому противопоставление «шпага — пистолет» стало включаться в очень существенную для дворянской культуры оппозицию «офицер — штатский». В применении к дуэли складывалась парадоксальная ситуация: в более воинственной среде (офицерской) достаточно популярно было менее действенное, менее смертоносное (но более «профессиональное») оружие — шпага; штатские же предпочитали более решительные пистолеты.

В некоторых ситуациях пара дуэльных пистолетов для штатского (а тем более — нигде не служащего) была таким же символом чести, как и шпага для офицера. Известен анекдот о том, как закончилась в 1826 году Михайловская ссылка Пушкина: «Приехал вдруг ночью жандармский офицер из городу, велел сейчас в дорогу собираться, а зачем — неизвестно… Жандарм торопил в дорогу, да мы все позамешкаюсь: надо было в Тригорское посылать за пистолетами, они там были оставши; ну, Архипа-садовника и послали. Как привез он пистолеты-то, маленькие такие были в ящичке, жандарм увидел и говорит: „Господин Пушкин, мне очень ваши пистолеты опасны“. — „А мне какое дело? мне без них никуда ехать нельзя; это моя утеха“» {139, т. 1, с. 420}. Это, конечно же, не просто причуда, смысл этого жеста таков: я поеду не арестантом, а свободным дворянином и должен иметь с собой оружие, которым я при необходимости защищаю свою честь на поединке.

В некоторых случаях противники допускали использование на дуэли и пистолетов, и холодного оружия. Как говорил один диккенсовский персонаж: «Будут стреляться, а если промахнутся, то вытащат шпаги из ножен и начнут ими работать вовсю» {58, т. 8, с. 112–114}. Это было уместно на смертельных дуэлях, без секундантов, когда нет времени перезаряжать пистолеты. Однако такое пренебрежение формальной стороной боя свойственно скорее rencontre, чем дуэли.