Книга о русской дуэли

На месте дуэли соперники должны появиться прилично одетыми, хотя и не обязательно при полном официальном (тем более парадном) мундире. Конечно, домашний халат или фуфайка были абсолютно немыслимы. Но и просто небрежность в одежде была бретерским вызовом противнику и неуважением к ритуалу. Поэтому становится понятным, что, например, ярость Сильвио на первом поединке начала накапливаться уже с того момента, когда его соперник явился на «поле чести» с опозданием и неглиже: «Я увидел его издали. Он шел пешком, с мундиром на сабле, <…> держа фуражку, наполненную черешнями».

Интересно отношение к мундиру и штатской одежде у офицеров. Было принято, что в повседневной жизни старший по званию или по должности мог позволить себе в присутствии младшего какие-то вольности в одежде, в то время как младший в присутствии старшего должен быть одет по форме. Но дуэль была фактом частной жизни, где изначально соперники должны быть равны. Иногда одежда, в которой соперники явились к месту дуэли, служила знаком отношения к поединку, к противнику и могла восприниматься очень остро. Например, когда генерал П. Д. Киселев вместе с И. Г. Бурцовым приехал в Ладыжин для поединка с генералом А. Н. Мордвиновым (мы уже рассказывали об этой дуэли; во время ссоры Мордвинов был подчиненным Киселева), «Бурцов отправился к Мордвинову, который уже дожидался их. Он застал его в полной генеральской форме, объявил о прибытии Киселева <…>. Мордвинов <…> спросил, как одет Киселев. „В сюртуке“, — отвечал Бурцов. — „Он и тут хочет показать себя моим начальником, — возразил Мордвинов, — не мог одеться в полную форму, как бы следовало!“» {120, с. 26}.

Во время самого боя единственное требование к одежде — она не должна защищать от удара. Поэтому на фехтовальной дуэли соперники дрались обычно в одних рубашках или, когда позволяла погода, с обнаженным торсом. При дуэли на пистолетах допускалась любая одежда. Обыкновенно верхнее платье снималось, но это требование исполнялось не всегда, и Лаевский на поединке с фон Кореном («Дуэль» А. П. Чехова) не только не снял, но и не расстегнул пальто — и это ему очень мешало.

По строгим требованиям, зафиксированным, например, в кодексе В. Дурасова, дуэлянты должны были снять с себя все посторонние предметы: медальоны, медали, кошельки, пояса и т. п. (нательные кресты, конечно же, не снимались).

В жизни это далеко не всегда соблюдалось. Медальон с портретом любимой женщины и локоном ее волос, нательный образок, которым благословила мать, или часы, подаренные погибшим другом, — все эти амулеты оберегали своих владельцев, в том числе и на дуэли. Амулет отводил вражескую пулю или же принимал удар на себя — и, разбитый, становился вдвойне памятен и могуществен. Э. Стейнметц говорит о том, что известно много случаев, когда пуля попадала в пуговицу, часы, монеты и даже в подкову, положенную в карман «на счастье» {187, vol. 2, р. 36–37}. Трудно представить, чтобы соперник или секунданты потребовали снять амулет.

Абсолютно недопустимо было надевание каких-либо специальных защитных средств. Тут дело даже не в том, что перед боем секунданты должны были осматривать одежду соперников и честью отвечать за отсутствие под мундиром своего принципала кольчуги или кирасы, — такой осмотр практически никогда не проводился, так как был уж слишком оскорбителен. Но ведь кольчуга неизбежно обнаружится, если пуля попадет в нее — а это для дворянина в тысячу раз унизительней и страшней ранения и даже смерти. Нам, привыкшим считать жизнь важнейшей ценностью и достоянием человека, иногда трудно представить, насколько честь была важнее.

В «детективном литературоведении» (выражение Ю. М. Лотмана), увлечению которым отдали дань и многие серьезные исследователи, была очень распространена версия о том, что Дантес на дуэли с Пушкиным был в кольчуге. Несмотря на очевидную для серьезного, спокойного, не находящегося в состоянии «вульгарно-социологического аффекта» специалиста невероятность подобного предположения, оно до сих пор кочует по популярным изданиям. Приведем один пример.