Книга о русском еврействе. От 1860-х годов до революции 1917 г.

О том, что Рубинштейн, как пианист, был гениален, давно уже не спорят, хотя «кучкисты» и недооценивали его даже в этой области. После одного из концертов Листа кто-то из «куч­кистов» сказал, что он играет «еще хуже Рубинштейна». О пиа­нистической игре Рубинштейна имеется много свидетельств та­ких музыкантов, как Лист, Мендельсон, Сен-Санс и др., не ос­тавляющих сомнения в его великом мастерстве.

— «С первых же звуков Рубинштейн неудержимо захваты­вал слушателей, как бы заражая их гипнозом своей мощной художественной личности. Слушатель терял способность рас­суждать и анализировать, он безропотно покорялся стихии его вдохновенного искусства. По богатству звуковых красок ис­полнение Антона Рубинштейна не может идти в сравнение с игрой ни одного из пианистов... Звучность «У источника» Ли­ста на фортепиано напоминала влажный, прозрачный, звеня­щий плеск воды... В его исполнении соната Бетховена в пер­вой части цис-мольной сонаты — поражала скупая, почти беспедальная звучность триольного фона, какие-то не фортепи­анные певучие ноты мелодического голоса, неудержимо стра­стный поток финала с его аккордами сфорцандо, на которые Рубинштейн всякий раз как бы обрушивался». Так пишет о нем наш современник, известный пианист и музыкальный пе­дагог А. Б. Гольденвейзер. В Вене, в сезон 1857—1858 года о нем писали, что его игра превосходит игру Листа и Клары Шуман-Вик.

Рубинштейн был по происхождению евреем, как по отцу, так и по матери. Сказалась ли еврейская кровь в его музыке?

— «Из творческого наследия Рубинштейна, — пишет его био­граф, — выдержало испытание временем то, что опиралось на национальные основы и национальные традиции, как «Персид­ские песни» с их восточным колоритом, хоры из оперы «Демон», арии и хоры из библейских ораторий и т. п.»

— «В доме Рубинштейна, — пишет Баренбойм, — звучал сво­еобразный интонационный комплекс восточного склада, музы­кальный сплав, включавший в себя, в частности, молдавские и еврейские песни и танцы». (Рубинштейн, как известно, родился в Бессарабии). Такого рода «переднеазиатский музыкальный субстрат» был широко распространен на юге России. В детстве Рубинштейн неоднократно слышал от матери, хорошей музы­кантши, песню еврейского склада, которую он впоследствии ис­пользовал в своей опере «Маккавеи». «Я был уверен, писал он матери, — что это еврейская народная мелодия. Если же она со­чинена Вами — простите ошибку!» «Можно не сомневаться в том, — пишет его биограф, — что мать Рубинштейна, сочиняв­шая музыку, основанную на еврейских мелодических оборотах, играла ему и другие такого рода народные песни и танцы».

Рубинштейн не относился безразлично к своему еврейскому происхождению.

В последние годы своей жизни он собирался написать оперу на современный и не библейский, еврейский сюжет, и через га­зеты просил пишущих на такие темы предлагать ему либретто. От покойного философа Ительсона, погибшего от последствий нападения гитлеровцев в Берлине, я слышал, что он, в ответ на этот рубинштейновский призыв, принес композитору либретто на тему о преследованиях евреев в эпоху крестовых походов, ко­торое, однако, Рубинштейну не понравилось.

Антон Григорьевич предложил Ительсону, тогда молодому студенту, написать для него другое либретто, в котором цент­ральной фигурой был бы еврей типа Фигаро в «Севильском Ци­рюльнике». «Достаточно нам, (так Рубинштейн выразился: «нам») хныкать, вспоминая ужасы прошлого. У нас ведь нет вы­хода, нам ведь необходимо жить бок о бок с «ними», так какой же смысл в вечном нытье и хныканье, в воспоминаниях об ин­квизиции и гетто, о погромах, преследованиях? Дайте мне, на­оборот, веселого, жизнерадостного еврея, высмеивающего «их»!..

По своему официальному положению в Петербурге, враща­ясь в придворных кругах, живя во дворце великой княгини Еле­ны Павловны, Рубинштейн ходил в церковь, но тянуло его к «Маккавеям», «Вавилонскому столпотворению» и еврейскому «Фигаро». Брат его, любимец Москвы, Николай, был абсолютно ассимилирован и о том, как он воспринимал свое еврейское про­исхождение, неизвестно. В опубликованных о нем работах ни­кто не коснулся этой темы.

Вторая половина 19-го века. В 60-х годах 19-го века русские евреи еще не приобщились к европейской музыкальной культу­ре. Но уже в ту эпоху из рядов русского еврейства вышли от­дельные музыканты большого калибра. Среди преподаватель­ского состава первой русской консерватории в Петербурге, по­мимо Рубинштейна, числились оба брата Венявские — скрипач Генрих и пианист Иосиф, — оба блестящие виртуозы, сыновья врача из Люблина, и один из самых крупных русских виолонче­листов того времени Карл Юльевич Давыдов (1838—1889), сын врача из городка Гольдинген, Курляндской губернии. О них — ниже.