Книга о русском еврействе. От 1860-х годов до революции 1917 г.

В Могилев на Днепре я приехал через некоторое время после имевшего там место 10 и И октября 1904 г. еврейского погрома. Власти не принимали никаких мер к защите евреев. Особенно возмутительно было поведение могилевского полицмейстера, на глазах которого происходило расхищение еврейского имуще­ства. Еврейские общественные деятели немедленно согласились подписать записку. Но все их мысли были сосредоточены на по­громе, и они ожидали от делегата из Петербурга помощи и сове­та. Я составил прошение на имя прокурора Судебной Палаты, в котором было указано на преступное бездействие полицмейсте­ра и предлагалось привлечь его к уголовной ответственности по соответствующим статьям Уложения о наказаниях. При этом в прошении говорилось, что если не будет найдено достаточно ос­нований к привлечению полицмейстера к суду, настоящее про­шение является оклеветанием должностного лица и проситель предлагает в таком случае привлечь его за это к уголовной от­ветственности. Местный общественный деятель, доктор Лурья, согласился такое прошение подписать. Оно было мною лично по почте отправлено по назначению. Казалось бы, у обвинительной власти не было возможности уклониться от поставленной перед ней альтернативы. Однако, ни полицмейстер, ни доктор Лурья к ответственности привлечены не были.

Много сложнее оказалась моя задача в Варшаве. Наиболее влиятельным общественным деятелем там был Станислав На­тансон, член семьи состоятельной и пользовавшейся всеобщим уважением. Натансон принадлежал к евреям, считавшим себя «поляками Моисеева исповедания». Станислав Натансон был вице-председателем Гмины — Правления Варшавской Еврей­ской Общины. Мне было сказано, что еврейское собрание имеет вес только в том случае, если оно созывается Станиславом На­тансоном и происходит в библиотечной комнате его квартиры. По приезде я вместе с моим дядей Сигизмундом Фрумкиным, членом Гмины, посетил Станислава Натансона и сообщил ему о цели своего приезда. Он согласился созвать собрание, и мы при­ступили к составлению списка участников. Я сказал, что необхо­димо пригласить представителей всех течений в еврействе Вар­шавы.

Я сообщил Натансону, что записка, подписание которой я имею в виду предложить, конечно, написана по-русски, и спро­сил, не нужно ли дать перевести ее на польский язык. Он отве­тил, что этого не требуется, так как то, что она написана по-рус­ски — естественно, и что все, приглашенные на собрание, пони­мают по-русски, хотя и неохотно на этом языке говорят. Я по­просил его, когда он откроет собрание, сообщить о моем предло­жении и его ответе. Он так и поступил.

Собрание было импозантным. В нем участвовали видные представители Варшавского еврейства. Но предложения подпи­сать записку никто из присутствующих не поддержал. Приве­денные к тому мотивы меня, недостаточно знакомого с настрое­ниями этих кругов еврейства, изумили. Говорилось о том, что они считают Конгрессовую Польшу лишь формально входящей в состав Российской Империи. Уже по одному этому они счита­ют нежелательным какие-либо совместные с русским еврейст­вом шаги перед правительством. Да и положение польских евре­ев совершенно отличное от положения евреев русских. Поль­ские евреи в пределах Польши вправе жить и в селах и там приобретать недвижимое имущество. Правда, они испытывают за­труднения, когда едут в Петербург или Москву. Но они смотрят на эти города, как находящиеся за границей и, в сущности гово­ря, не могут против этого протестовать — нельзя отрицать за лю­бым государством права отказывать иностранцам в визах по своему усмотрению. Их детей принимают в русские учебные за­ведения лишь в пределах процентной нормы. Но они этому ра­ды, так как предпочитают посылать своих детей в заграничные учебные заведения.

Отказ подписать записку вызвал уже после моего отъезда протесты со стороны менее ассимиляторски настроенных кру­гов в Варшаве и, в особенности, в Лодзи. В результате от имени «евреев, жителей Царства Польского», была опубликована резо­люция с требованием равноправия. Насколько мне известно, инициатива опубликования этой резолюции исходила не от Варшавских, а от Лодзинских еврейских общественных деяте­лей.

* * *

После моего возвращения в Петербург мне пришлось при­нять участие в организации Виленского Съезда, состоявшегося 25 — 27 марта 1905 года.