Книга о счастье и несчастьях

Наши научные доклады были средние. Разве что Юра Паничкин поддержал марку своими расширениями легочной артерии. Немец из ФРГ, Берет, прочитал лекцию — 130 пересадок сердца. Да, да, 130! Смертность такая же, как у нас при клапанах. Я бы сейчас подал в отставку, если б увидел кандидата на кресло.

В ЧССР тоже сделали уже 14 трансплантаций, умерло 3. И в Польше и в Болгарии… Со всех сторон поджимают. И выхода не вижу. Главное, нет донорской службы. Во всем мире берут живые, бьющиеся сердца, после того как специальными исследованиями установят смерть мозга от травмы или кровоизлияния. Родственники разрешают. Потому что создано общественное мнение. В Америке многие имеют в водительских правах особые карточки-заявления, что «разрешают взять свои органы в случае смертельной травмы». Реципиенты ожидают сердце в больнице или даже дома, и как появится покойник с живым сердцем, вылетает бригада забрать органы, а другая уже начинает оперировать реципиента. Эта практика теперь во всем мире. За 1985 год сделано 900 пересадок, вдвое против 1984-го…

Вот какие дела на нашем фронте. Плохие дела, хуже некуда. Число сердечных операций по стране в 85-м году возросло всего на 3–4 процента.

Теперь про веселое. Один академик защищал гипотермию против искусственного кровообращения, а я ее опровергал — вроде бы остроумно. Всем понравилось.

ДНЕВНИК

11 октября. Суббота, вечер

«Быть бы Якову собакою, выл бы Яков с утра до ночи…» (М. Горький). Чем старше, тем безысходнее тоска. Нет будущего! Когда сегодняшний день идет туда-сюда, еще живется, а как плохо — так край. А плохо по крайней мере половину времени.

Куда пойдешь? Кому скажешь?

Снова умерла больная, которая не должна была умереть.

Третий месяц идет плохая полоса. Моя смертность уже поднялась с 12 до 18 процентов. Это совершенно убивает.

Сегодня отчитывались за девять месяцев. Отставание, наверное, не ликвидировать. Но надо биться до конца.

Во время конференции Аня подала записку: «В три часа ночи умер Григорий Гаврилович Горовенко». Ушел еще один бывший соратник, если не друг, то хороший приятель и уважаемый человек. Сорок лет он проработал в туберкулезном институте: как пришел с фронта, так и тянул до самой смерти. Задыхался, а все ходил в отделение. Еще в этом году оперировал. Несколько раз уже был на грани, лежал у нас в реанимации, но силу воли не терял.

Когда я приехал из Брянска в 52-м году, он пошел ко мне в ординаторы, уже будучи кандидатом, чтобы научиться резекциям легких. Научился хорошо. Через два года стал заведовать отделением. Лет десять был заместителем директора. Всякое бывало по части отношений. Но уважение осталось. Завтра надо сходить, проститься.

Да, в четверг была публичная лекция, рассказал о том, что надумал по модели общества. Народ любит мои лекции, как и 15 лет назад.

ДНЕВНИК

19 октября. Воскресенье, утро

В понедельник был в Москве: туда — обратно. Совещались в АМН по письму того академика. Он написал Лигачеву. Возмутительное письмо! Ни много ни мало как обвиняет советских кардиохирургов, что пошли на поводу американских капиталистов, производящих аппаратуру для ИК. Нужно-де поискать конкретных виновников этого злостного дела: замалчивания отечественного метода гипотермии и расходования государственной валюты. В 37-м по такому доносу объявляли «врагами народа». На совещании он свое получил: назвали «Лысенком» и демагогом. Я начал. Другие поддержали. Выбрали комиссию для составления ответа Лигачеву. Постановили: включить заявление о вопиющем пренебрежении к изготовлению аппаратуры. В ближайшие годы даже не ожидаются АИКи, оксигенаторы.

Как раз к этому: в «Литературной газете» в начале месяца были обвинения Минздраву, да и хирургам, что сердце не пересаживаем. Что-де есть все для этого, дело только за инструкцией по взятию живого сердца при «мозговой смерти».

Встреча в Рейкьявике закончилась неудачей. Все жалеют, хотя особых надежд не возлагалось. Позиция М. С. Горбачева безупречна.

В дневниках я мало пишу о политике не потому, что не задевает (даже очень!). Но критика некомпетентна, а поддакивание — не нужно.

ДНЕВНИК

5 ноября. Среда, день

Сломалась машинка. Пришлось снова перейти на старую, заслуженную «Континенталь». На ней, сердечной, настучал все свои труды, как научился печатать в 47-м. Порой задумаешься: окружает масса старых вещей: машинке свыше сорока, зеркальце — всю войну прошло, как и перочинный ножик. Есть книги, полученные из мединститута при окончании. А уж двадцатилетних предметов — полным-полно.

Лента старая, буквы не совпадают с прежней, печатать трудно. Поэтому — только самое главное.

Занимаюсь историей. Такие, например, перлы. Будто бы писал Аристотель о тиранах. (Из Б. Рассела — «История западной философии».)